Пусть (...) память (об умерших) будет долгой, а скорбь - короткой. «Письма к Луцилию», 99, 24 (141, с.250)
Более велик тот, кто отнимает у нас саму способность оценивать, чем тот, кто заслуживает высочайшей оценки.
«Письма к Луцилию», 100, 4 (141, с.252)
Не будем ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью. «Письма к Луцилию», 101, 7 (141, с.254)
Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести больше, чем принес.
«Письма к Луцилию», 102, 25 (141, с.259)
Зверей заставляет нападать или голод, или страх, а человеку погубить человека приятно.
«Письма к Луцилию», 103, 2 (141, с.260)
Привыкшая к слепому страху душа неспособна заботиться о собственном спасенье: она не избегает, а убегает, а опасности легче ударить нас сзади.
«Письма к Луцилию», 104, 10 (141, с.262)
Многое, что ночью представляется ужасным, день делает смехотворным. «Письма к Луцилию», 104, 24 (141, с.264)
К ним (власть имущим) нужно приближаться, но не сближаться тесно, чтобы лекарство не обошлось нам дороже самой болезни.
«Письма к Луцилию», 105, 5 (141, с.267)
У всякого есть человек, которому доверяют столько же, сколько ему самому доверено. Пусть даже первый (...) довольствуется одним слушателем, - их получится целый город.
«Письма к Луцилию», 105, 6 (141, с.267)
Кто ждет наказанья, тот наказан, а кто заслужил его, тот ждет непременно. «Письма к Луцилию», 105, 7 (141, с.267)
Дела за нами не гонятся - люди сами держатся за них и считают занятость признаком счастья.
«Письма к Луцилию», 106, 1 (141, с.267)
В чтении, как и во всем, мы страдаем неумеренностью; и учимся для школы,