ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ БЫТ И ДОСУГ
Жилище
Действие большинства произведений русской классической литературы происходит в дворянских домах и имениях.
Сразу же необходимо предостеречь читателя от идеализации дворянского быта, начиная с жилья. Мы склонны судить о барских домах по уцелевшим крупным особнякам, даже дворцам, затем превращенным в музеи, санатории, институты. Иллюзию, что в таких зданиях обычно и обитали русские помещики, поддерживают некоторые кино— и телефильмы на исторические темы. Но знакомые нам бывшие барские дома, как правило, каменные, принадлежали богатым вельможам, имевшим возможность построить и отделать их со всевозможной роскошью, привлекая талантливых архитекторов и художников. Большинство же домов помещиков средней руки были бревенчатыми, не всегда даже оштукатуренными, небольших размеров, иные — с крепкую современную деревянную дачу, без особых удобств и затей. Тысячи этих домов были перестроены, разобраны на продажу или сгорели еще до революции или в революцию. К нашему времени бывших помещичьих домов остался ничтожный процент.
В своих произведениях русские классики приводят множество правдивых описаний типичных среднепоместных и мелкопоместных имений. Надо только внимательно вчитаться.
У Лаврецкого в «Дворянском гнезде» Тургенева — «ветхий господский домик... с кривым крылечком ».
У помещика Маркелова в «Нови» «собственно и усадьбы не было никакой: флигелек его стоял на юру, недалеко от рощи... Все казалось бедным, утлым, и не то чтобы заброшенным или одичалым, а так-таки никогда не расцветшим, как плохо принявшееся деревцо ».
Усадьба Чертопханова в «Записках охотника» состояла «из четырех ветхих срубов разной величины, а именно из флигеля, конюшни, сарая и бани ».
А вот рассказ того же Тургенева «Конец»: «Дом Талаганова, маленький, приплюснутый, полусгнивший, похож был скорее на плохую крестьянскую избу, чем на жилище помещика ».
И все это — в середине XIX века, до крестьянской реформы 1861 года, то есть в то время, когда помещики оставались господствующим классом России и далеко еще не разорились и не обеднели в общей своей массе.
Вспомним и Татьяну Ларину, которая называет свой родной дом «наше бедное жилище
».
Впрочем, дело было вовсе не всегда в достатке хозяина-душевладельца. Причиной могли быть и скаредность, некультурность, равнодушие к комфорту.
Дом состоятельного Собакевича в «Мертвых душах» крепок, но неказист, «вроде тех, какие у нас строят для военных поселений и немецких колонистов ». У богатейшей Арины Петровны Головлевой в романе Салтыкова-Щедрина — «печальная усадьба... на тычке, без сада, без тени, без всяких признаков какого бы то ни было комфорта... Дом был одноэтажный, словно придавленный, и весь почерневший от времени и непогод ».
Конечно, наряду с такими убогими усадьбами стояли пышные палаты Троекурова в «Дубровском», дом старого князя Болконского под Смоленском («Война и мир»), дом Ласунской в «Рудине», который считался «чуть ли не первым по всей.ой губернии. Огромный, каменный, сооруженный по рисункам Растрелли... » Неплохи были, судя по всему, и дом Манилова, «каменный, в два этажа » — редкость по тому времени, «почтенный замок» Евгения Онегина и кое-какие другие.
И все же, что касается предреформенных помещичьих имений дворян средней руки,