В. В. Колесов
Русская ментальность в языке и тексте
стр. 130
связано с «репрессией половых влечений человека». Подсознательные импульсы воли, конечно, участвуют в подавлении чувства и мысли, отсюда и «пара-ноидальность» средневекового человека, который постоянно (и справедливо) подозревает мир в том, что тот подавляет его волю, и «шизоидность» современной западной культуры (Игорь Смирнов), и даже «эпилептоидность» современного русского человека (Ксения Касьянова), раздираемого естественным стремлением к воле и воспитанным ощущением ее греховности.
Для русского человека закон не норма, но образец. Образец существует в традиции как рекомендация к действиям.
И еще. Закон как норма вызрел в недрах латинского мира, и Древний Рим справедливо гордится своею Justitia— особым пониманием справедливости, усредняющей всех и вся. Свобода личности скована свободой физического лица. Правовое пространство обуживает человека, так что в сравнении с европейцем, как заметил Тургенев в письме французским друзьям, «в нас меньше условности, в нас больше человечного».
Аристотелевский номинализм очертил нам вещь, данную Предмет как предмет наших наблюдений, как объект наших усилий,
и идея конечную цель человеческих устремлений. Вещь суще
ствует в пространстве, и пространственные ориентиры стали основной характеристикой ранней русской христианской идеологии и мировоззрения. В текстах этого времени — времени нет: все уложено, вделано, вписано в границы пространства. Однако, замечает историк, «смотря на вещи свысока, с высших точек зрения, мы видим только геометрические очертания вещей и не замечаем самих вещей» [Ключевский IX: 370]. Мы отвлеклись от предметного мира вещей и мыслим их отвлеченно, как объекты.
Сами «вещи» непонятны без проникновения в сущность их, и энергия идеации, привнесенная в нашу культуру неоплатонизмом в XV в., наполнила эти. «вещи» содержанием, а слова — смыслом. Точка зрения «реализма» вернула вещам движение, мир вещей стронулся с места — и время потекло. Историческое время. Как говорит современная нам философия языка, случилось преображение вещи в факт, а факта — в событие. Вещь вознеслась в отвлеченность разума и стала предметом самого разума — рассудка, а не жизни.
«Каждая вещь есть то, что она есть», — утверждает номиналистический эмпиризм.
«Каждая вещь есть то, чем она кажется», — отвечает на это реализм в напряженном духовном искании.
«Каждая вещь есть то, как она именуется», — замечает концептуализм, который и без того всё знает.
Первому важны различия и противоположности, второму — сходства и подобия, третьему — связи и отношения.
Русская гносеология реалистична во втором смысле уравнения. Всё, что вокруг, существует действительно, но существует постольку, поскольку реальна сущность его; а тождества кажутся, т. е. кажут себя — но не полностью, не абсолютно. То, что необходимо познать, есть «объективная предметная сущность бытия, к которому человек должен приникнуть, — каэ/сдый человек, каждый из нас»; «предметное и верное суждение связано с.чувством ответственности, компетентности, сосредоточенности», и это «искусство — во всем схватывать существенное»: «только при соблюдении этого требования есть надежда на удачу: человек сможет попытаться выразить воспринятое в словах.. Это не легко» [Ильин 3: 434, 438, 441].