новать и бульвар «по памятнику», как это учинили с Гоголевским. Ведь город лишился бы одного из колоритнейших старомосковских имен! Может быть, и не надо бы называть в честь Грибоедова никакую другую улицу? Так нет же, по привычной инерции, будто без имени улицы писателю и славы нет, все-таки устроили «улицу Грибоедова» чуть не за километр от памятника, пожертвовав для этого Малым Харитоньевским переулком. Единственная привязка его к классику — та, что по соседству, в доме на Мясницкой, Грибоедов подолгу жил у своего друга Бегичева и работал над «Горем от ума». Не понимали, что само перечеркиванье имени было оскорблением «грибоедовской Москве». А переулок хранил имя старинной церкви «Харитония исповедника, что в Огородниках» (ее строили в 1652—1662 годы).

Хорошо, что в утешение почитателям старой Москвы уцелело имя Большого Харитоньевского переулка. Ведь именно на углу Большого и Малого против церкви находился домик «у Ха-ритонья в переулке», куда Пушкин привез «на ярманку невест» Татьяну Ларину. Теперь на месте церкви стоит школа, а перед ней памятник... Некрасову! А улица с именем Грибоедова стала для многих только популярным адресом престижного дворца бракосочетаний. (В мае 1993-го ее прежнее имя возвращено.)

Когда в 1921 году умер Кропоткин, было сочтено резонным увековечить его заслуги как революционера и ученого в названии улиц, а на Кавказе переименовали в город Кропоткин бывший Романовский хутор у широко известной узловой станции Кавказской. В Москве именем Кропоткина назвали Штатный переулок, где он родился. Особой досады это не вызывало — «Штатный» звучало как-то по-конторски, хотя никакими «штатами» в нем и не пахло: так когда-то «облагозвучили» имя Стадный, напоминавшее о Стадной конюшенной слободе, где жили табунщики («стадные конюхи ») Остоженского конюшенного двора.

Ладно, деятеля действительно выдающегося увековечили в имени родного переулка — разве этого мало? Нет, решили, что