лись любые нападки и даже издевательства по его адресу — тут одной из «коз отпущения» стала и наша комиссия.

Но активность ее не понизилась. 24 января 1992 года она обсуждала очередные предложения — не назвать ли «Парковую» по речке «Серебрянкой», а «Марксистскую» — «Гончарной», или короче — «Гончары», решили не трогать «Филёвский Парк». Шутили по поводу замены «ВДНХ» на «Выставочную» — обыгрывали «Показуху»и «Позорище» — ведь на некоторых славянских языках в «позоре» нет ничего позорного в русском значении этого слова, а означает оно просто показ, зрелище... Но среди выпадов в сторону комиссии случались и намеренно лживые и даже провокационные утверждения.

Даже, казалось бы, добрый по отношению ко мне «Московский журнал» (весь 1991 год числил меня членом своей редколлегии!) ухитрился в апрельском номере 1992 года оконфузиться, перекрыв даже упомянутые художества «Московского комсомольца».

Не помню, сам ли журнал предложил мне дать пояснения к проекту замен имен станций метро, я ли проявил такую инициативу, но очерк был написан под заголовком «Подземные чертоги и перроны — как их теперь называть? » В феврале 92-го журналу были сообщены вдогонку и все уточнения, которые комиссия внесла в проект в результате обсуждений. И вот... в № 4 очерк появился под укороченным не мной заголовком «Как их теперь называть», и даже поправки, уже сделанные к проекту, были внесены не все. «Гагаринскую» не заменили на «Вавиловскую», проигнорировали замену «Северо-Восточной» на «Ивантеевскую»... Эти и другие искажения — лишь мелкие ляпсусы, а два оказались покрупнее. Очерку и тут предпослали «конферанс», набранный шрифтом, еле отличающимся от авторского текста, и в этой «вводной» содержится упрек в стремлении к глобальным переименованиям (а не к возвра