Как он качался на берегах Волги



Публичный имидж Татарстана – результат политического компромисса федеральной власти и региональной элиты и удачно сложившейся внутри- и внешнеполитической конъюнктуры. Об этом говорит анализ новейшего периода нашей истории – полутора десятков лет, начиная с конца 80-х.


Зеленеет пусть земля у казанского Кремля

На дворе стоял сентябрь 1989 года. Народные депутаты СССР от Эстонии, Латвии и Литвы возглавили национальные движения в своих республиках и де-факто контролировали управление материальными ресурсами в регионе. Аналогичная задача – получить полный контроль над главным стратегическим ресурсом Татарстана (нефтью) – стояла и перед местным истеблишментом. И именно в сентябре 1989 года пленум Татарского обкома КПСС избрал первым секретарем обкома Минтимера Шаймиева, который привел с собой команду новых инструкторов и завотделами обкома – Р. Хакимова, О. Морозова и В. Лихачева.

В последующие полтора десятка лет первый будет разрабатывать идеологию и держать на коротком поводке surrogate speakers – «суррогатных выступающих» в лице специально созданной организации националистов (Татарский общественный центр), для которой он написал первые программные документы. Пиаровский метод использования «суррогатных выступающих», одобряющих якобы «со стороны» политику, в России использовался еще задолго до экспорта PR в формах «выступления рабочего на съезде», «обращений трудовых коллективов» и так далее.



История наизнанку



Задача татарских националистических «экспертов» состояла в том, чтобы поворачивать сознание московского Кремля в сторону компромисса с потенциальными нефтяными шейхами Татарстана.

Главным креативщиком идеологии суверенного Татарстана являлся Хакимов, сын известного в республике писателя Сибгата Хакима, и помогавший ему кандидат (ныне – доктор) исторических наук Д. Исхаков. Теоретическими источниками своей идеологии они сделали «джадидизм» (татарскую разновидность либерального ислама) и труды Л. Гумилева.

Хакимов даже успел пригласить этого почтенного энциклопедиста со спорной теорией пассионарности и этногенеза на празднование суверенитета Татарстана. А при праздновании «тысячелетия Казани» в 2005 году Гумилев удостоился памятника на улице Петербуржской, отреставрированной строителями северной столицы в дар к казанскому «юбилею». Постамент был подготовлен питерцами для памятника Петру I. Но региональное руководство «под давлением национальной общественности» решило, что должен стоять бюст Л. Гумилева. На постаменте выбито: «Единственному русскому, защищавшему татар».

Особой чести Гумилев удостоился за то, что он наиболее убедительно выступал за ретроспективную ревизию отношений между русскими княжествами и Золотой Ордой. Идея «ревизии» отношений между татарами Казани и современной Москвой как нельзя кстати пришлась на период дележа собственности.

При этом татарам через националистов настойчиво, до автоматизма в сознании внушалась мысль о том, что они – потомки Золотой Орды, хозяйки всей Восточной Европы. И потому они «имеют право» на свой кусок общероссийской собственности.

Идею «особости» населения транслировали через подконтрольные СМИ, через реставрацию старых мечетей и усиленное строительство новых. Даже заказанные в Турции автобусы «Мерседес» были выкрашены в цвета флага суверенного Татарстана.

С исторической действительностью политические акценты сопрягались слабо. Подавляющее большинство казанских татар произошло от булгар – европеоидных оседлых подданных Золотой Орды. Потомков ордынцев в Казани называют «мишаре». Это близкородственное булгарам МЕНЬШИНСТВО Татарстана, пришедшее в Европу на 500 лет позднее булгар и отличающееся как по произношению, так и по типу (более выраженному монголоидному). Причем эти «мишаре» брали Казань в составе войск Ивана Грозного и с того периода демонстрировали лояльность Москве в ранге «служилых татар».

Вывернутость исторических фактов в угоду политической целесообразности и новой идеологии особенно ярко демонстрирует установка на сторожевой башне казанского кремля мусульманского полумесяца. Башня построена в период жизни Петра I или его отца (археологи не дают точной даты). Нелепость состоит в том, что религиозный символ мусульман в городе, где более половины населения мусульманами не является, был установлен государством, которое отделено от церкви. Это сделано лишь оттого, что в поздних татарских городских легендах (не имеющих исторического подтверждения), башня связана с борьбой татар за независимость.

Таким образом, подконтрольные общественные организации, мусульманское духовенство, архитектура, транспорт, образование (целая сеть татарских, татаро-турецких и МУСУЛЬМАНСКИХ школ и лицеев), СМИ – все было задействовано, чтобы сместить акценты в сознании населения в период торга с Москвой за республиканскую собственность.



Имидж – всё!



Но со временем публичная стратегия республиканской власти от митингов и прямых погромов националистов переходила в более цивилизованные формы. После республиканского референдума о статусе Республики Татарстан (в марте 1992 года), после травли оппозиционных депутатов, отстаивавших общую Родину и федеральные интересы в Татарстане (и прозванных националистической прессой «федерастами») и особенно – после подписания в феврале 1994 года договора с Москвой о переделе собственности и исчерпания главного предмета спора, встал вопрос о формировании респектабельного имиджа новых владельцев собственности.

Важной вехой в новом облике региона стала всероссийская конференция по проблемам федерализма, состоявшаяся в Казани в сентябре 1993 года. Тщательно подобранные выступающие – кандидаты и доктора исторических, юридических наук, в большинстве – представители малых народов России и зарубежья – в итоговой резолюции сформулировали вывод, что именно Татарстан и является примером «нового федерализма». А не те «федерасты», которые прикрываются демократической фразеологией. Правда, на этой конференции М. Шаймиев заявил о «вынужденном нарушении ряда существующих законов», а местный спикер Ф. Мухаметшин говорил о создании Русского государства завоеванием, а также о том, что «государственность татарского народа имеет тысячелетние традиции» и что «в досоветский период государственности татар юридически никто не отменял». Но все же именно с этого момента татарские лидеры стали называть себя «новыми, демократическими федералистами».

Так, благодаря селективному подходу к статусным экспертам, власть региона впервые научилась использовать не плохо управляемую толпу националистического митинга, а научное сообщество, которое способно влиять на формирование сознания в межрегиональных и межгосударственных отношениях и оказывать влияние на восприятие внешними инвесторами инвестиционной привлекательности региона.

Новый этап формирования имиджа региона также связан с деятельностью нового поколения депутатов республиканского парламента, выборы в который в 1995 году (как и позже) сопровождались обвинениями в разнузданной фальсификации итогов голосования. В частности, об этом заявляла Государственная Дума РФ.

Но республиканское руководство не боялось санкций Центризбиркома и Кремля за манипулирование итогами голосования, поскольку имело за плечами опыт голосования на референдуме о введении новой Конституции с четко прописанными обязанностями региона. Референдум проходил в декабре 1993 года, параллельно с выборами в первую Государственную Думу и одновременно – в период торга Казани с Москвой за собственность на территории республики. Так вот, голосование в декабре 1993 года в Татарстане «сорвалось». А после завершения торга с Кремлем, в марте 1994 года, прошли сорванные выборы в Государственную Думу, с «найденными» десятками тысяч избирателей в обновленных списках, из-за «неявки» которых референдум (и выборы) в декабре не состоялись.

Де-факто на тот период времени руководство Татарстана мало чем отличалось от полностью независимого Дж. Дудаева. Оба субъекта не участвовали в российских выборах и референдумах, не подписали федеративный договор (о необходимости которого до того много говорили), не признавали российских законов и не платили положенные налоги в федеральную казну.

Однако дефолт августа 1998 года показал, что Татарстан не в состоянии самостоятельно отвечать по долговым обязательствам. И особенно по только что запущенной «пирамиде» РКО (аналог российских ГКО). Экономический прагматизм заставил Москву и Казань искать новые подходы в выработке общей стратегии взаимоотношений.

Имидж мятежного Суверенистана на фоне Первой чеченской войны также нуждался в существенной ревизии.

Политический маятник качнулся в обратную сторону.

Именно этому периоду формирования имиджа Татарстана свойственно использование такого PR-инструмента, как мифологизация. Тот же Г. Почепцов подчеркивал: «Мифы задаются аксиоматически, в результате они не подлежат проверке на соответствие действительности. По этой причине несоответствие с мифом делает данный отрезок действительности дефектным, но не меняет сущности мифа». И далее: «Миф представляет собой особые условия коммуникации, поскольку в нем есть слушатель, но нет автора сообщения; также и по этой причине миф становится неопровержимым, так как не с кем спорить».

Из этой категории в тот период распространялись мифы: «благодаря суверенитету в Татарстане жизнь лучше, чем в других регионах», «благодаря президенту Шаймиеву удалось сохранить межнациональный мир в Татарстане» и т.п.

В Москве, также как и в Казани, были существенные причины для налаживания цивилизованных отношений с экономически развитым регионом. Дефолт подорвал прежние финансовые рычаги управления. 2 августа 1999 года началась вторая чеченская война, про которую президент Путин позже скажет, что «Россия стояла на пороге всеобщей мобилизации, поскольку войска для отпора вторжению в Дагестан собирались с трудом по всей стране».

Оптимизация отношений с Татарстаном на этом фоне выразилась в том, что республиканское руководство отказывалось от попыток выхода из состава России, а Москва оплачивала демонстративную лояльность по особому счету – оплачивала как «свободой рук» местных правителей, так и прямым образом. Чтобы легитимизировать этот секрет полишинеля, обе стороны нуждались в крупном поводе. Так и появился на свет креатив про 1000-летний юбилей Казани.

В роли витрины


Путин с Шаймиевым в теплых объятиях

В период 1999 – 2005 годов руководство Татарстана к формированию имиджа региона относилось чрезвычайно серьезно. А Москва в нем видела парадную витрину государства для стран мусульманского Востока и национальных регионов России.

Политическая инициатива региональной элиты о финансовых вливаниях «на 1000-летие Казани» после долгих лет противостояния нашла поддержку в федеральном центре. Процветающий пример покладистого лидера сепаратистского движения национальных регионов, имеющих на территории природные запасы нефти, золота и алмазов (Чечня, Татарстан, Башкирия, Якутия), должен был, по идее Москвы, подсказать линию поведения народам кавказских республик и успокоить другие народы России. Особенно те, что исповедуют ислам.

С другой стороны, прошел период переваривания региональной элитой богатств, изливающихся из нефтяных скважин. Истеблишмент стал динамичнее и способен на извлечение новой выгоды из приобретенного опыта. Опыт же, на мой взгляд, состоит из следующих пунктов. Правильное понимание среднесрочной конъюнктуры в компромиссах разных этажей власти. Политическая целесообразность как главная пружина формирования имиджа. История как отправная точка для создания политического креатива. Правильный выбор «экспертов».

Именно вторичным использованием приобретенного опыта по формированию репутации стала инициатива мэра Казани К. Исхакова по «возврату чудотворной Казанской иконы Божией Матери». Как средство политического само-PR, инициатива мэра была блестящей. Но к истории она вновь имела отношение лишь как отправная точка креатива.

Кандидат исторических наук Д. Хафизов, консультировавший главу администрации Казани по иконе, в подробностях знал, что подлинная икона уничтожена. А доказательства этого находятся менее чем в 100 метрах от кабинета мэра – в здании краеведческого музея напротив. И в то же время подлинное место обретения иконы (в 400 метрах от офиса мэра) находится в запустении. Засыпать выгребную яму деревянного туалета на месте обретения можно было без вылета в Рим и присутствия на телеэкранах федеральных каналов.

Однако сделано было иначе. В результате копия иконы отправлена в Казань, мэр – на Дальний Восток представителем президента в федеральном округе, а выгребная яма осталась на прежнем месте.



МНЕНИЕ

Академик Академии политологии В.А. Беляев

Во время переписи для обоснования и оправдания экономической и политической власти татарско-сельской номенклатуры во всех сферах – от детсадов до местного парламента и правоохранки – заранее каждому из переписчиков ставилась задача «достичь» численного превалирования татар как в республике в целом, так и в тех районах и микрорайонах (типа Дербышек, казанского поселка, созданного на базе двух предприятий, эвакуированных из Ленинграда), где не-татары всегда преобладали. Задачу предлагалось решать одним из трех путей: писать национальность карандашом, не записывать «неправильную» или определять ее «на глазок». Обо всем этом рассказывали журналистам сами переписчики, но дело уже было сделано: в ряде районов взрослых татар стало больше, чем было всех избирателей в списках на проходивших тогда же выборах.

Постоянно произносятся гневные филиппики по адресу Думы РФ, требующей сохранения кириллицы на всей территории России, филиппики, подкрепляемые ссылками на «ущемление воли татарского народа». Однако все репрезентативные опросы показывают, что ни в одной возрастной, половой и социальной группе татар Казани сторонники очередного лишения татар грамотности не преобладают. Так, замалчивание правды и прямая ложь чередуются в полемике с Москвой.

При всей «приверженности» властей Татарстана федерализму, выразившейся в частичном приведении Конституции и законов РТ в соответствие с российскими, подлинная их позиция временами все же прорывается. Так, в момент объявления о создании «союзного государства России и Белоруссии», татарский парламент принял резолюцию-требование о вхождении в этот союз Татарстана третьим членом, т.е. вне России. Это более сильный сепаратистский ход, чем принятые в 1991-92 гг. резолюции-требования о вхождении республики в ССГ и СНГ помимо России – более сильный, т.к. все же планировалось, что ССГ-СНГ будут единым государством.



ШИРОТА КАЗАНСКАЯ

Празднование тысячелетия Казани было широким и масштабным. На 2005 год на социально-экономическое развитие Татарстана выделялось из федерального бюджета 9,9 млрд. рублей (на восстановление экономики послевоенной Чечни – 5,8 млрд.). При этом республика с точки зрения налоговых платежей является регионом-донором, не нуждающимся в федеральных вливаниях средств… И неважно, что археологические раскопки 1947 года под руководством Н.Ф. Калинина позволяют высказать обоснованное подозрение, что к «тысячелетию» приписано 300 лет.

И в то же время официальное внутриреспубликанское «тысячелетие» города Елабуги, которое планируется отметить в ближайшие годы, «молодит» город, первое упоминание о котором содержится в 960-е годы во внешнеполитической переписке Хазарии с Кордовским халифатом. Но Елабуга – всего лишь райцентр, которому «не положено» отбрасывать историческую тень на приоритет столицы. Политическая целесообразность празднования 1000-летия Казани, политические усилия по наращиванию авторитета Татарстана берут верх над фактами.

И еще один факт свидетельствует о политической основе 1000-летия. День празднования – 30 августа – без исторических оснований определен президентом Татарстана М. Шаймиевым. Причем дата совпадает с датой официального требования Верховного Совета Татарстана о выходе из состава России, содержащегося в духе Декларации о суверенитете, принятой 30 августа 1990 года. Идея выхода из состава России теперь законсервирована и закамуфлировано празднуется как «День города Казани».