В СЕВЕРНОМ ГОРОДКЕ КАРГОПОЛЕ ВОЗНИКЛО СРАЗУ ЧЕТЫРЕ САМОДЕЯТЕЛЬНЫХ СОБРАНИЯ



В недавние времена с хранилищами истории было все просто и ясно. Райцентру, не обиженному историей и совсем забытом современностью, полагался краеведческий музей и не более того. Областным столицам добавляли еще картинную галерею. Самые заслуженные города или монастыри могли изловчиться и статус музея-заповедника заполучить. Были еще школьные музейчики с фотографиями удачливых выпускников и почетных педагогов, имелись на заводах и фабриках комнаты трудовой славы. О музеях одной семьи, если это не семья Ульяновых, речи не заходило… Времена однако же меняются не всегда к худшему, и недавно в славном городке Каргополе и его окрестностях я побывал сразу в четырех необычных собраниях примет давнего и недавнего прошлого, семейных традиций и крестьянского быта.


Лядины                Фото О.Дзюбы

Собрания одно занятней другого - и все частной инициативой порождены. Надо сказать, что и в былые времена на скуку здесь особо не жаловались. Скажем, первое мая каргополы считали праздником задолго до Карла Маркса и его без всякой опаски, правда, и без красных флагов.

К этому дню - с поправкой на некоторую разницу в датировке по старом и новому стилю - северная природа совсем пробуждается, что наверно и давало повод жителям древнего города устраивать гуляние в лодках и стрельбой из ружей, пистолетов и даже фальконетов, как именовались тогда небольшие пушечки. Выходит, что и праздничный первомайский салют тоже впервые грохотал именно здесь над гладью стремительной речки Онеги.

Правда, головы себе там забивали не мировой революцией, а куда более занимательными для добропорядочных обывателей приятностями. Некий Фаддей Овчинников весьма красочно описал времяпрепровождение образованного каргопольского купечества: «Теперь у нас началась опять подготовка к спектаклю, который хотят поставить в недалеком будущем. На репетиции время проходит очень весело, в кругу малины, которую скорее можно назвать перезревшей или засохшею, нежели спелой, сочной... хотя есть некоторые ягодинки на вид очень вкусные. Под малиной я подразумеваю наших красавиц». Можно долго порицать веселого купчика за некоторую толику фривольности на грани с пошлостью, но писал же он не для печати, а просто делился с приятелем из города Пудожа каргопольскими впечатлениями. Откуда было Фаддею прознать, что в начале третьего тысячелетия его письмо угодит в витрину пудожского музея.

Колючих зарослей малины и по сей деть в Каргополе хоть отбавляй. Красавиц тоже немало. И объяснение тому верно можно отыскать в старом и, увы, не столь часто вспоминаемом городском обычае, которые, как уверял один из путешественников, заключался в том, что «каргопольские женщины ни явно, ни тайно вовсе не пьют ни пива, ни вина, исключения почитаются большой редкостью». Словом, с генами у северянок все было в порядке и об алкогольных аномалиях они прежде и не слыхивали. А потому, несмотря на ведомые всем помрачения нравов тамошняя женская красота по-прежнему гордо плывет через века. Чары здешних дам не оставили в покое и заезжавшего в Каргополь императора Александра I. Самодержца особенно заинтересовали расшитые жемчугами кокошники, без которых уважающие себя северянки не выходили по красным дням за порог. Говорят, что царь весьма любовался нарядами каргополянок. Шествуя пешком в храм на торжественную службу, он даже справлялся у встречных, не поддельный ли у них жемчуг и, «получив ответы отрицательные, остался тем доволен».

Жители древнего города теперь из пушек не палят, жительницы в кокошниках теперь по улицам почти не ходят. Зато воспоминаниями о древних достоинствах очень даже дорожат…



Последняя славутница



«Славутница». Владимир Даль считал, что словом этим именуют девушек-щеголих. Галина Павловна Сергеева и ее односельчане с классиком соглашаться не хотят. По их разумению, в северных краях так именовали не просто красавицу, не только нарядницу, а еще и рукодельницу, работящую труженицу, словом истинную девицу на выданье! Кого попало так именовать не желали, хотя голосований всем миром и не устраивали. Но как-то велось исстари, что ласковым и полузабытым уже словом начинали называть взрослеющую северянку лишь по взаимному согласию всего окрестного общества.

Славутницей слыла мать Галины Павловны, в этом почетном звании хаживала и ее тетка. Но с ней незадача вышла. Про феминизм в то время еще никто здесь не слыхивал, но какое-то схожее поветрие тетушку все же зацепило. Женихов она к себе не подпускала, предпочитала одиночество, а ближе к солидным годам и подавно старалась пореже спускаться со второго этажа огромного родительского дома. Когда же семью разметало по свету, тетка осталась одна и свято берегла все, что оказалось под родным кровом со времен венчания родителей.

Годы катились своим чередом, кого-то перемалывая, кого-то милуя, но в итоге всех с собой прихватывая. Галина Павловна выучилась на педагога, долго преподавала в Котласе, а потом вернулась в родные Лядины и открыла в фамильном бревенчатом гнезде музей одной семьи, который впору назвать еще музее лядинских славутниц!

Катализатором ее музейных фантазий была все та же тетушка-феминистка. Ничего не выбрасывая, она по сути дела сохранила уникальную коллекцию всего, чем жил крестьянин, без чего не мог обойтись. В учительские досуги Галина Петровна написала белым стихом поэму «Славутница», потому и рассказы ее для нередких гостей певучи и поэтичны.

А рассказывать есть о чем. Дед вместо свадебного путешествия и медового месяца чуть ли не сразу после церкви отправился лес валить и принялся дом строить. Мечтал он о большой семье и малым пятистенком ограничивать свою удаль не стал. Эта его слабость к труду едва не вышла боком всей семье, которую записали было в «зажиточники» - вроде бы и не кулаки, но все же ближе к чуждым элементам, чем к терпимым властями середнякам. Ярлыки тогда лепили споро и чаще всего навсегда. И не сослали их никуда лишь потому, что одни девочки в семье народились. Но в лес все равно одну из дочерей погнали вместе с мужиками трудовую повинность отбывать.

Много что еще было, но и без чудес не обошлось. Написал дед Галины Павловны самому вождю и учителю народов о своих неправедных гонителях. Память и не сохранила имени ссыльного, который такое подсказал, сказав, что хуже не будет. И надо же - перевели семью в середняки! Правда, юной Сашеньке Поповой - будущей матери Галины успели пятисотрублевый штраф за невыполнение норм присудить и в каталажку засадить. Выпустить после избавительного возведения в середняки все же выпустили, но штраф не отменили. Пришлось славутнице вербоваться на лесозавод…

Ухабов на жизненной стезе хватало до самого сорок пятого года, когда отца оставили в Германии служить. Там при всей разрухе все же сытней было, нежели на Русском Севере. Поначалу тревожно всем было, как же мол с бывшими фашистами ладить удастся, но мирные немцы оказались такими же людьми, как и остальные. Без казусов при столкновении культур, правда, не обошлось. Мать пустила мальчика на пол, натертый мастикой, не смогла отстирать потом трусиков и в негодовании принялась по-крестьянски мыть паркет мокрой тряпкой. Хозяйка-немка содрогалась, однако не перечила победителям. Про это все и про многое из прочего и повествует Галина Павловна, путешествуя с ними по дому-терему да по семейному прошлому.

А недавно последняя лядинская славутница нечаянно для себя стала консультантом польских искателей могил соплеменников, сгинувших в сталинских лагерях. За 33 года в Котласе она много услышала, немалое запомнила и теперь в необычной роли поводыря по чужому прошлому помогала им добраться к заросшим остовам бараков…





Звезды светят днем



Музей, задуманный и созданный Надеждой Ворощук в том же старинном селе Лядины, аналогов, видимо, по всей России не сыщет. Ее музей - вся школа, в которой основательница директорствует, а экскурсоводами и сотрудниками стали многие ее ученики. Они и вышивальщики, и ткачихи, и земледельцы! Школьникам мало было собрать все, что уцелелело от старины. Они сами выучились лен сеять, а потом из него холсты ткать.

Лядины стоят на холме, вода здесь таится глубоко, поэтому колодцы такие, что днем звезды со дна видно! И вороты у них особенные, за два с половиной метра в диаметре. К нашим временам поистлели они, поразвалились и кабы не школа-музей, то одни воспоминания бы и остались. Надежда Ворощук в дотационной Архангельской области умудрилась гранта добиться для восстановления этих водяных шахт. А результат не за горами. Туристов здесь пока еще не много, но заезжие экскусанты не упускают случая сфотографироваться с гигантским водяным колесом. А любая картинка, выпорхнувшая за околицу деревни, - уже реклама. Больше гостей, больше забот, а значит и доходов со временем прибавится. Больно директору школы, когда ее ученики уезжают за счастьем, или подавно сбиваются с пути истинного из-за отсутствия заработка. Между тем, предки многое потомкам оставили: от деревянных храмов до легенд. Распорядиться бы только пограмотней, поразумней...

Вот уже и бабушкам деревенским занятие нашлось. И наряды, едва ль не с александровских времен уцелевшие, пригодились. Если ждут в Лядинах туристический автобус, то старушки охотно откликаются, приходят сказки ли сказать, песни ли спеть. Им развлечение и некоторый приработок, гостям, не разучившимся удивляться, в чем-то прикосновение к минувшему, а кому-то и прозрение от встречи с немудреной истиной, что мир велик и в пределы пресловутых столичных уличных колец никогда не уместится.

Жаль только послушать их рассказы не у всех времени хватает. А таких иллюстраций к недавней истории ни в одном учебнике не сущешь. Загнали, к примеру говоря, северных девчонок «по комсомольским путевкам» строить город Молотовск, как поначалу именовался знаменитый своими атомными верфями Северодвинск. Уклоняться нельзя - сразу под суд. Повыдергивали вчерашних семиклассниц из семей - и к Белому морю в сопровождении, которое больше смахивало на охрану. Там привели к бараку, в стенах которого щелей больше было, чем гвоздей, приказали устраиваться. Страдалицы побежали на реку за водой, чтобы хоть чая с тоски попить, да попали как раз в прилив. Все сухопутными были, к морю не привыкшими, а потому разрыдались после первых же глотков. Сейчас и не понять, что солоней было - чай в кружках или слезы…


Валентин Шевелев       Фото: О.Дзюба

Глина пяти поколений



Скромная игрушка способна сотню жизней спасти! Угодил во время Великой Отечественной отряд красноармейцев в окружение в Крыму. Помощи ждать неоткуда, так называемое местное население немцам может и не сдаст, но помочь уж точно не поможет. Выбирайся к своим, как получится. Снарядили разведку, но как с ней связь держать, - ни ракет в отряде, ни рации...

Бог весть как сложилась бы участь разведчиков, но командир Шевелев отыскал пласт глины возле ручья, налепил свистулек, показал как трели из них из них извлекать и отправил дозор с этакой доморощенной сигнализацией. Худо было, голодно было, а свист выручал, вел за собой. Израненными, отощавшими, но все же вышли за линию фронта. Племянник находчивого командира Заслуженный художник России Валентин Шевелев поведал мне эту сагу о каргопольской игрушке в окружении глиняных своих персонажей.

Я спросил Валентина Дмитриевича, какое по счету семейное поколение игрушечников он считает своим. Оказалось, четвертое. Племянница Елизавета представляет пятую волну того же родового призвания... Обидно только, что в деревне Токарево, откуда пошел их род, никто уже не живет. Соседние деревушки тоже опустели, а прежде в этом кусте обезлюдевших без всяких эпидемий мест редкая изба обходилась без своих игрушечников или гончаров.

Любопытно, что старинные каргопольские хроники про игрушку вообще молчат. Видимо это занятие считалось попутным, но не самостоятельным и числилось за горшечниками. В старом городском или в крестьянском быту сувениров не знали. Игрушка, кроме детской забавы, была еще оберегом, хранившим от напастей. Не случайно же, любимый герой северных мастеров… кентавр, именуемый здесь «полканом». «Ум человека - сила коня», - объяснял мне Шевелев суть пристрастия мастеров к этому экзотическому персонажу.

…Дядю Шевелева рукотворная глина от гибели избавила, а Валентина Дмитриевича до теплых морей довела. Однажды выставлялся он во Флоренции и в той поездке ему вместе с коллегой довелось своими фресками православный монастырь в Пистойе украсить. И скромное вроде бы искусство, но и в колыбели мировой живописи не затерялось!

А в Каргополе семья умельцев желать глину улыбчивой своему искусству целый музей посвятила. Он так и называется: «Музей мастеров Шевелевых и каргопольской игрушки».





Особенности северного эроса



Музеи, как и все на свете, законам диалектики подвержены. Они и рождаются, и угасают. Вот каргополу Николаю Аннину свой «Музей крестьянского быта» сохранить не удалось. Дело житейское: пришлось по семейным обстоятельствам с домом расстаться, где он туристов принимал, потом болезни нагрянули… Но не рассказать о его создателе никак нельзя.

К двухтысячным годам Аннин успел прослыть собирателем, чудаком, и… почти лингвистом. Первая репутация прилипла к нему из-за неспособности уважаемого телемастера упустить из рук хотя бы частицу канувшего в Лету крестьянского мира. Мародеры из столиц давно прочесали деревни в поисках икон, а скромная домашняя утварь до поры до времени мало кого интересовала. Он и стаскивал себе на улицу Болотникова, названную так в честь знаменитого разбойника и бунтаря, казненного в водах реки Онеги, всякие пыльные разности.

В свободное от собирательства время Аннин чинил радиотехнику и скрупулезно выхватывал из разговоров характерные для севера слова, записывал их в тетрадочки, сопровождая подробными толкованиями. Когда печатное слово вырвалось на свободу и пропала надобность в многолетних согласованиях и вымаливании разрешений на публикации, каргопольский музей выпустил словарь местного говора, составленный Анниным. Главные его труды остаются пока что, увы, в компьютерном варианте. В них вся каргопольская жизнь былых веков по преданиям, воспоминаниям и наблюдениям, включая праздничные обряды и колдовские заговоры. Два тома он распечатал на принтере, подарив библиотекам и музеям. Третья же тема до недавних пор была вообще непечатной. Рискнул Николай Федорович осветить для потомков мало кому ведомые особенности… северной эротики!

«Получается, что только на юге толк в любви знали, - вопрошал он меня не без подковырки, - а наш народ только щи лаптем хлебать был горазд и на печи валяться? На самом деле иной мужик любому индусу «Камасутру» бы дополнил, и древнему греку в этом самом нипочем не уступил бы! Все про это расскажу, ничего не утаю!»

Но любовные утехи - утехами, а проза жизни - прозой. От Аннина я впервые узнал, почему керосиновый фонарь именуется «летучей мышью». Был, оказывается, некогда немецкий фабрикант, оттискивавший фирменный знак в виде крылатой ночной охотницы на ламповом стекле. У Николая же Федоровича услышал, что обыкновенная метла годится для передачи информации о местонахождении владельца. Метла, прислоненная к двери ,означала, что хозяин неподалеку, скорей всего на огороде. Метла в дверной ручке - что отлучился надолго, при нехватке у гостя времени ждать не стоит.

А чего стоят рассказы его о том, что местный предприимчивый люд даже христорадничать отправлялся не на авось, а доказав своеобразное право на милостыню. Хитрецы специально обугливали оглобли телег, чтобы добрые, наивные люди сразу видели - погорельцы перед ними и доверчиво тянулись за кошельками…

Своего рода Кулибиных в современном Каргополе по прежнему хватает. Один них заприметил меня на вечерней улице и не пожелал отпускать в гостиницу без послеработных посиделок в своем излюбленном уголке. Малиновые заросли скрывали укромную тропку, приведшую к вкопанному в землю столику и мрачневшему рядом конторскому сейфу. Приятель моего провожатого, поджидавший его возвращения из магазина, тут же распахнул дверку несгораемого чудовища и принялся выкладывать на тарелки будоражающих обоняние копченых лещей. Сейф, купленный друзьями после банкротства какой-то местной конторы, оказался импровизированной коптилкой и, судя по всему, исполнял свои новые функции не хуже, чем первоначальные.

- А может даже и лучше,- заявил владелец коптилки, выслушав мои восторги, - денег-то в нем все равно никогда не было, одни бумажки!..

По уверениям нового знакомого придумать такое предназначение несгораемому шкафу ему помог опыт знаменитого полярника Русанова, которого каргопол числил в своих предках. Я усомнился было, что затерявшийся во льдах исследователь переделывал корабельные сейфы под копчение окороков белого медведя, но собеседник отверг размышления веским замечанием: «В Арктике без выдумки не прожить»!

Коптильный сейф ни в какой местный в музей еще не попал. Все впереди?!