жайшей улице, получилось бы чудовищное для станции многоэтажное имя. Только представьте голос из репродуктора: «Следующая станция “Улица Двадцати шести Бакинских Комиссаров...”».

У массового использования географических имен обнаружилась и «оборотная сторона медали » — не все, даже са_г мые выразительные ландшафтные имена оказались по сердцу жителям. Благое намеренье назвать улицу Снежной вызвало немало горечи при неладах с организацией на ней снегоуборочных работ. Неполадки отопительной системы острее и обиднее ощущаются на улице, которую нарекли Студеной и — еще того пуще — Верхоянской (а Верхоянск-то — один из трех мировых полюсов холода в северном полушарии!). Не хотите ли поселиться на полюсе холода? От жителей, получивших квартиры в домах по Анадырскому проезду и по Магаданской улице, в Моссовет приходили жалобы, что стены плохо держат тепло, а одно из писем заканчивалось и вовсе многозначительно:

— Мы честные советские люди, за что же нас на Колыму? (Хорошо еще, что улица была Магаданская, а не Колымская.)

Кстати, вот убедительный повод для того, чтобы предостеречь сторонников создания разного рода уличных мемориалов от подобных ошибок. Конечно, в следующих изданиях «Имен московских улиц» авторы обязательно скажут не только о достоинствах городов Норильска и Магадана, но и о том, какими страшными столицами они были для дальстроев-ского и северосибирского княжеств ГУЛАГа. И несомненно, что этими двумя именами не исчерпать трагиэпическую тему, — увековеченья запросят и лагеря Колымы, и Нарымс-кий край с Колпашевом, и вся зона БАМа, включая город Свободный (названьице — конфетка, специально для мощного узла лагерей!), и Караганда с Кенгиром, и Воркута с Ухта-Печорскими лагерями, и Соловки... Впрочем, именно о Соловках хочется сказать особо.