Разные слои    37

архитекторы работали в Москве в пору, когда о «северной Венеции» никто слыхом не слыхивал. Итак, поскольку неверно отождествлять понятие «европейского» исключительно с веком Просвещения, особенно с эпохой Французской революции, постольку же, очевидно, неверно и то, что Москва — не европейский город par excellence¹. Таки кажется, что с удвоением количества столиц был расщеплен, изолирован и тем самым сделан менее продуктивным потенциал конфликтов, столь плодотворно урегулированных в Европе. Например, то, что во Франции было собрано как под автоклавом, — Версаль и третье сословие Парижа — здесь распределялось в пространстве, существенно теряя энергию и давление. И когда котел в конце концов лопнул, он взорвал не только Версаль — Санкт-Петербург, но сразу же и Франкфурт с собором св. Павла — Петрограде Учредительным собранием. В этом, пожалуй, и состоит смысл цепи 1789—1848—1917 гг., о которой неоднократно говорил Ленин.

Москва взяла реванш — но не факт, что самым удачным образом. Геометрию Петербурга не повторить с помощью Генерального плана реконструкции Москвы; классицизм может снискать успех разве что в виде неоклассицизма; Превратив Тверскую в улицу Горького, можно в лучшем случае перегнать, но не догнать Невский проспект. Это, возможно, звучит спекулятивно, если не парадоксально, но ведь и историческая ситуация была во многом парадоксальной. К тому же имеются и более рискованные спекуляции по поводу характера столиц. Разве нет людей, утверждающих, будто самый американский город — не Нью-Йорк, а Чикаго? В сравнении с этим почти тривиальным будет утверждение, что Москва — самый русский из русских городов. Стало быть, мы имеем дело с российским Чикаго?

¹ По преимуществу (фр.). — Прим. пер.