Об иллюстрации    247

чего изменить. Мы можем только с подобающим уважением приблизиться к нему, обращаясь с ним, как со старинным фолиантом, т. е. с особой бережностью. Разумеется, для подобного чтения текста есть некоторые минимальные предварительные условия. И наконец, еще одно: чтение книги должно приносить радость, это должно быть прекрасно, что в известном смысле зависит от правдивости изложенного. Единство, которое картинки могут придать тексту, должно быть открытым, а не герметичным, не навязанным силой. В своей взаимосвязи иллюстрации должны быть тем же, что и текст: намеченной пунктиром картиной, которая является фрагментом (и я со своей стороны утверждаю, что Москва представляется взгляду не как нечто целое, единое, а только в виде фрагмента). Не следует пытаться выложить или нарисовать одну из этих многочисленных импрессионистских мозаик. Мозаичность достаточно часто скрывает отсутствие единой и связной мысли.

Но, как уже говорилось, целое нельзя «сделать», как идеальный поперечный срез, лубочный лист, показывающий от всего понемногу. Оно само либо складывается — либо нет.

Вот примеры. «Каждая деталь — время в миниатюре». Я не совсем произвольно выбираю одну из них, а именно подъезды. Подъезды говорят о многом: как здесь примут гостя, какого вообще гостя или покупателя ожидают; пригласят ли пришедшего, выпроводят или напугают, обслужат или подготовят к будущему? Частный ли это домик, особняк, здание фирмы, учреждение, министерство, магазин, гостиница, жилой дом (какой?), фабрика (физического или умственного труда)? Все это в какой-то степени можно прочитать в «тексте» подъездов. Можно прочитать кое-что и о действии времени: например, о том, что благодаря ему нивелировалось дифференцированное обхождение буржуа-торговца со своими клиентами, а учреждения стали гораздо больше важничать. Скажем, объявление на дверях: «Предъявляйте пропуск в развернутом виде» — практически примета нового века: без пропуска уже никуда не войдешь. Или вот еще: громадные высотки так отодвинуты вглубь, что случайному прохожему не придет в голову преодолевать дистанцию между краем тротуара и входной дверью; тот, кто все-таки туда идет, наверняка и живет в этих привилегированных бастионах.

«Остановить пленку». Это делается, как я уже указывал выше, с помощью этикеток повседневности, которые бессознательно отпечатываются в нашем мозгу, по которым сам город в некотором смысле узнает себя: надписей на киосках («Табак», «Книги», «Букинист»), вывесок магазинов, простых или в виде световой рекламы («Продукты», «Универмаг»), политических лозунгов («Да здравствует коммунистический труд», «Вперед к коммунизму», «Мир», «Выполним решения Ноябрьского пленума» и т. д.). Стоит уловить только пару букв, и тот, кто живет здесь, уже додумает остальное. Сюда же относятся сокращения-монстры — как правило, выведенные золотыми буквами на