272    Постигая Москву

объектами коллективизации и индустриализации. Предполагавшийся синтез ручного и умственного труда, искусства и революции, индивида и массы, который в течение недолгого времени осуществлялся и ощущался на улицах и в рабочих клубах Ленинграда и Москвы, остался переходным моментом и при новом стечении обстоятельств был поглощен куда более мощными силами. Москва 1920-х гг. — нечто вроде точки притяжения для нечистой совести левобуржуазной интеллигенции: последняя видела там то, что у нее не получалось дома, но, впрочем, вряд ли могла с успехом применить уроки, которые думала извлечь, у себя на родине.

Следы, перекрещивающиеся в «Московском дневнике», впоследствии разбежались. Ася еще раз увиделась с Беньямином в Берлине два года спустя, но, когда Гнедин в 1935 г. снова вернулся на год в советское посольство, Вальтер Беньямин уже был лишен германского гражданства. (Советский дипломат мог, вероятно, встретить там Хильду Беньямин, будущего министра юстиции ГДР и невестку Беньямина, которая до 1939 г. работала юрисконсультом в советском торгпредстве.)

Следы, однако, соприкоснулись еще раз, пусть даже в непредвиденно жестоком и переносном смысле. В первый же год после возвращения Беньямина в Берлин Гнедин в качестве корреспондента присутствовал на первом из больших показательных процессов, по так называемому Шахтинскому делу, проходившем в Колонном зале Дома Союзов в 1928 г. Точно так же он в непосредственной близости наблюдал показательные процессы против так называемой Промпартии и меньшевиков (с сестрой одного из прокуроров на этих процессах, Софьей Крыленко, Беньямин, кстати, встречался, в 1924 г. на Капри, а потом в Москве). В 1937 и 1938 гг. Гнедин становится свидетелем двух больших показательных процессов, где главными обвиняемыми были соответственно Радек и Бухарин.

Катастрофа настигла Гнедина 2 мая 1939 г., как раз в том месте, где он в 1927 г. договорился встретиться с Беньямином, но так и не появился, — в особняке Морозова, эйзенштейновском театре Пролеткульта. Вечером

2 мая Гнедин пришел туда по приглашению японского поверенного в делах в Москве. Телефонный звонок разлучил его с собеседниками, он отправился в Наркоминдел — прямо на допрос, которым руководили Молотов, Берия и Маленков. Речь шла о смещении М. М. Литвинова, наркома иностранных дел и представителя антифашистского политического курса, направленного против Гитлера. Литвинов, на свою беду еще и еврей, стал неугоден — 21 августа 1939 г., менее чем через четыре месяца, в Москве был подписан пакт Молотова—Риббентропа¹. 10 мая 1939 г. Гнедина арестовали прямо на

¹

Советско-германский пакт о ненападении был подписан в Москве 23 августа. — Прим. пер.