Как царь царя за жестокость наказал

Люди бежали из Европы в Россию от войн и казней

«Владимир Грозный». Этим заголовком успело отметиться уже не одно крупное западное издание. Бывает, что лупят заголовком прямо в лоб: «Путин Грозный»… Мифы о России – это матрица отношения Запада к нам. В данном случае задействован миф о жестокости и кровавости русской истории. Президента России сравнивают с царем – Иваном IV Васильевичем.

Прозванный за жестокость Васильевичем.

Сначала в новгородском кремле хотели поставить памятник Рюрику. Но Комитета министров в 1857 году принял постановление: «Призвание Рюрика составляет, без сомнения, одну из важнейших эпох нашего государства, но потомство не должно и не может пройти забвением заслуг других своих самодержцев». Александр II лично выбирал персонажей для памятника «Тысячелетие России».

Ивана IV, покорителя Казани и Астрахани, среди бронзовых фигур нет. Нет в верхнем ярусе – там Рюрик, Дмитрий Донской, первый царь из династии Романовых Михаил и Петр I. Нет и на 27-метровой ленте горельефа, вмещающей всю 1000-летнюю историю России. 109 фигур – цари, полководцы, церковные и светские деятели. Кто-то сразу узнаваем: Екатерина II, Кутузов, Пушкин… Кого-то сегодня мы уже не помним. Достаточно неожиданно, но есть на горельефном фризе и
литовские князья. На их появлении настоял сам Александр II, выразившись в том смысле, что все подданные для него равны.

Так вот полузабытые литовцы среди персонажей, «способствовавших своими подвигами прославлению Российского государства», есть, а Ивана Грозного, при котором, кстати, началось и присоединение Сибири, нет.

Царь царя за жестокость наказал. В дореволюционной русской истории не было более страшного персонажа. Что, между прочим, говорит о ней, о нашей истории, скорее, хорошо.

За семь лет опричнины – с 1565 по 1572 год – Иван IV казнил от пяти до семи тысяч своих врагов.

А в Париже в одну ночь с 23 на 24 августа 1572 года произошло избиение двух тысяч гугенотов, собравшихся на свадьбу своего вождя Генриха Наварского с Маргаритой Валуа, сестрой короля Карла IX. Бойня продолжилась по всей Франции. Были убиты 30 тысяч человек.

Семь лет – и одна ночь. Сравнивать число жертв как-то дико, но, казалось бы, после Варфоломеевской ночи кого французы могут обвинять? Какое у них на это право?


Екатерина Медичи. Королева принимает работу.

Нет же… Пользуется популярностью исторический анекдот про французскую энциклопедию Ларусса издания 1903 года, в которой была такая статья: «Иван Четвертый, Царь Всей Руси, прозванный за свою жестокость Васильевичем». «Нового иллюстрированного Ларусса в семи томах», выходившего в 1897-1904 годах, под рукой сейчас нет, и за точность цитаты поручиться сложно. Но, конечно, даже в русском отчестве для нежного европейского уха слышится воплощенная жестокость.

Кстати, Грозным прозвали царя не за чрезмерную жестокость, а за военные успехи, – после взятия Казани и присоединения Казанского ханства. Почетное прозвище в переводе стало звучать как Ivan the Terrible. Громадный, страшный, убийственный, жуткий, ужасный Иван. Все это варианты перевода слова terrible.

Для «грозный» в английском совсем другие слова… При этом самый страшный правитель Руси по делам своим выглядит достаточно кротким рядом с истинными европейцами Людовиком XI, Ричардом III, Генрихом VIII, Филиппом II, герцогом Альбой, Чезаре Борджиа, Екатериной Медичи, Карлом Злым, Марией Кровавой, лордом-протектором Кромвелем… А ведь все они действительно были наследниками европейской традиции, истинными носителями ценностей Старого Континента.

«Пусть синагоги жгут, мечети валят.
Берут они и ломы, и кувалды,
Бьют идолов, кумиры сокрушают,
Чтоб колдовства и духу не осталось.
Ревнует Карл о вере христианской,
Велит он воду освятить прелатам
И мавров окрестить в купелях наспех,
А если кто на это не согласен,
Тех вешать, жечь и убивать нещадно.
Насильно крещены сто тысяч мавров».

Это из французского эпоса «Песнь о Роланде»… А если переложить сюжет германской «Саги о Нибелунгах» на современный язык, получится что-то вроде сериала «Бригада».

Но вот более поздний и просвещенный XVI век, время царя Ивана. По Англии бродят жуткие толпы нищих. Бродяги в королевстве появились после огораживаний, аналога российской приватизации начала 90-х. Изгнание крестьян с земли было санкционировано самым на тот момент демократическим парламентом. А дальше? «Милостыню соизволяем собирать только старым и убогим нищим, остальные же, к труду пригодные бродяги подлежат бичеванию, с принесением клятвенного обязательства возвращения на родину и занятия трудом. Пойманный во второй раз бродяга подлежит бичеванию с отрезанием уха.

Пойманный в третий раз – казнится как преступник». Это из законов Генриха VIII. И за бродяжничество было повешено 72 тысячи насильственно согнанных с земли крестьян. Две трети населения тогдашнего 100-тысячного Лондона.

При другом английском монархе – королеве Елизавете I – были убиты 89 тысяч человек, свидетельствует энциклопедический словарь Граната. По подсчетам английского историка Уильяма Коббета, королева за один год казнила больше, чем вся католическая инквизиция за три столетия! И при этом вошла в историю, как великая правительница своей державы. Вольтер сказал об Англии: «Ее историю должен писать палач».

Англичанин Карлейль вернул французу должок красочным описанием, показывающим, что и по другую сторону Ла-Манша умели избавляться от лишних людей: «Гильотина и «рота Марата» в вязаных колпаках работают без отдыха, гильотинируют маленьких детей и стариков. Революционный трибунал и военная комиссия, находящиеся там, гильотинируют, расстреливают. В канавах площади Терро течет кровь. Рона несет обезглавленные трупы. 90 священников были утоплены депутатом Каррье в Луаре. Женщин и мужчин связывают вместе за руки и за ноги и бросают в реку».

Между тем, когда Великая Французская революция заменила виселицу гильотиной, народ жаловался, что ничего не видно и требовал возвращения виселицы. Еще во второй половине XIX века русский писатель Петр Боборыкин писал: «Кто живал в Париже подолгу, как я, тот знает, что это было за отвращение: публичные казни, происходившие около тюрьмы. Гаже, гнуснее этого нельзя было ничего и вообразить! Тысячи народа, от светских виверов и первоклассных кокоток до отребья – сутенеров, уличных потаскушек, воров и беглых каторжников проводили всю ночь в окрестных кабачках, пьянствовали, пели похабные песни и с рассветом устремлялись к кордону солдат, окружавшему площадку, где высились «деревья правосудия», как официально называют этот омерзительный аппарат. Издали нельзя было хорошенько видеть, но вся эта масса чувствовала себя в восхищении только оттого, что она «была на казни», так лихо и весело провела ночь в ожидании такого пленительного зрелища».

Кстати, последняя публичная казнь во Франции состоялась в середине ХХ века, накануне Второй мировой войны.

Вплоть до начала XX века работала главная виселица Британии – в столь любимом туристами Тауэре. Она имела на разновысоких балках 21 петлю, отслужив пятьсот лет подряд. Еще в 1819 году по уголовному кодексу Англии виселицей каралось 225 преступлений. О любви народа к публичным казням говорит такой британский обычай:

нужно, чтобы младенец дотронулся ручкой до повешенного – на счастье.

В 1810 –1826 годах на территории Лондона и относящегося к нему графства Мидлсекс были приговорены к казни 2 755 человек. В это же самое время при Александре I, за все 25 лет его правления, было казнено 24 человека. В 1826 году повесили пятерых декабристов. Казнь совершалась тайно, рано утром, без стечения народа. Пушкин записал мнение удивленного англичанина: «У нас по делу о военном мятеже такого размаха было бы казнено вероятно тысячи три человек!» В России расправа над мятежниками вызвала живейшее негодование в обществе.

И еще одна особенность русского народа – во время казни толпа не ревела, как в Париже и Лондоне, а молча снимала шапки, крестилась и молилась за упокой души казнимых. Вот понастоящему важная мысль – в философской традиции Александра Панарина. В отношении к насилию и жестокости проявляется принципиальная разница между мирами и двумя типами мышления – европейским, механистическим, стремящимся к жесткой упорядоченности, и интуитивистским, пластичным, не терпящим насилия и «правильности», миром русским.

А еще Русь была, выражаясь современным европейским языком, толерантна. Из Европы, охваченной огнем инквизиции и религиозных войн, люди бежали к нам. Европейцы переселялись в Россию в «чудовищно кровавые» времена Ивана Грозного, в царствие Михаила Романова и его сына, Алексея Михайловича. При Петре Первом а затем при Екатерине Великой переселение было уже частью целенаправленной миграционной политики. Манифест Екатерины от 1763 года: «Всем иностранным дозволяем в Империю Нашу въезжать и селиться, где кто пожелает, во всех Наших Губерниях. Чтоб все желающие в Империи Нашей поселяться видели, сколь есть велико для пользы и выгода беспрепятственно, не должны таковые прибывшие из иностранных на поселение в Россию, никаких в казну Нашу податей платить...» В общем, свободный выбор места поселения, свобода вероисповедания, самоуправления, освобождение от податей, налогов и всякого рода повинностей. Скоро в России насчитывалось уже 505 иностранных колоний, в подавляющем большинстве немецких.

Так почему же столь живуч миф об исключительной жесткости русской истории? Кровавость королевских правлений была обычным явлением для Европы. Но западные современники царя Ивана, хоть и повинны в смерти десятков тысяч своих подданных, у себя на родине являются исключительно высоко почитаемыми историческими деятелями. А Иван Грозный остается одним из величайших злодеев в истории человечества.

Разгадка здесь чисто русская: в отличие от своих венценосных собратьев Иван Васильевич как публично грешил, так и принародно каялся. Незадолго до смерти царя во все монастыри России были разосланы так называемые «Синодики» – поминальные списки с именами жертв опричного террора. На помин их душ Грозный внес большие вклады. Иван IV винил себя «в скверне, во убийстве, в ненависти, во всяком злодействе», в том, что он «нечистый и скверный душегубец».

Да, на Руси даже при опричнине и в Смутное время не знали таких массовых зверств, как Варфоломеевская ночь. Но русское сознание и русские летописи адекватно оценивали свои национальные пороки. Иван Ильин писал: «Нет, поистине, никогда ни один народ не судил себя так откровенно, так строго, так покаянно; не требовал от себя такого очищения и покаяния. И не только требовал, а осуществлял его и этим держал свое бытие и свой быт».

Европейцам покаяния не понять. А вот жестокость и кровавость им как родные.

…За триста лет до открытия памятника «Тысячелетие России» в Новгороде правил знаменитый «мрачный пир» Иван Васильевич Грозный. В 1570-м ему прислали донос о тайном сговоре «изящных именитых людей Великого Новгорода» с польским королем Сигизмундом. Царь прибыл на место преступления с опричными полками и на пиру в свою честь «нечто помедли… и возопи страшным голосом «Царский ясак!» Началось избиение. По преданию, потоки крови, пролитой в ту ночь в Волхов, и не дают реке замерзнуть даже в самые суровые морозы.

Подобное деяние было бы вполне характерным для любого европейского государя. Но только Ивану ничего не простили. Государь император самолично распорядился вычеркнуть своего великого предшественника из числа героев, «способствовавших своими подвигами прославлению Российского государства», и достойных представлять наше тысячелетие в бронзе. У нас так.


Использованы материалы исторического телесериала «Мифы о России».
Авторы: Владимир Аристархов, Владимир Мединский, Николай Петров.