Мозги утекают навсегда

Можно ли повернуть вспять поток интеллектуальной эмиграции?



Кто-то называет их чуть ли не «предателями и врагами народа». Кто-то говорит, что «мы сами виноваты, мы не можем им предложить ни работы, ни зарплаты». В любом случае «утечка умов» воспринимается обществом как ущерб национальным интересам. А ученые продолжают уезжать. Попробуем разобраться в изобилии фактов и мнений об этой пресловутой утечке мозгов.



Сколько?

Никто точно не знает, сколько российских интеллектуалов, и прежде всего ученых, ежегодно покидает Россию. Разброс цифр фантастический. Вот бодренькое: «безвозвратная» научная эмиграция из России уменьшается и за 4,5 года - с 1992 по 1996 годы - составила никак не больше 5-6,5 тысяч ученых (данные А.Г. Аллахвердян, О.А. Игнатьевой). А вот цифры, приводимые французской исследовательницей Анн де Тэнги: «Пик эмиграции из СНГ в США приходится на 1993 - 1994 гг. 120 тысяч человек за два года. Думаю, процент академической элиты - самой сильной, отборной академической элиты - был тогда особо высок». Председатель профсоюза научных работников В. Калинушкин, к примеру, полагает, что за последние десять лет работу за рубежом нашли от 500 тыс. до 800 тыс. ученых. Мелькнула цифра и в 1,5 миллиона.

Все эти оценки, по признанию самих экспертов, могут быть лишь приблизительными. Во-первых, нет согласия в том, кого именно считать «интеллектуальными эмигрантами»: относить ли к ним, например, инженеров или программистов - или вообще, как было принято статистикой СССР, всех лиц с высшим образованием? Или только людей «творческих профессий» - ученых, писателей, художников и т.д. (А актеров? А преподавателей вузов? А техникумов?)

Всякие цифры об утечке умов из страны, особенно когда речь идет об умах научных, относительны и потому, что многие из них «утекали», не оформляя документы на эмиграцию, ехали для начала поработать по контракту. Плюс те, кто едет за границу учиться и, получив диплом, устраиваются на работу. Если в середине 90-х в университетах 33 стран (в основном США, Германии, Франции и Великобритании) обучалось около 13 тысяч выходцев из России, то в 2002 году как минимум вдвое больше. Около половины из них заявили в опросе, что определенно решили остаться за границей, еще 20% хотели бы продолжить учебу после получения диплома и только 18% твердо собирались вернуться.



Кто?

Структура общего потока эмигрантов существенно отличается от структуры населения страны: эмигранты моложе (трудоспособных 64,3% против 58,5% в населении, пенсионеров, наоборот, 13,3 против 20,8%), образованнее (более 20% с высшим образованием, тогда как в среднем - 13%). До середины 90-х годов это была эмиграция, прежде всего этническая (более половины – немцы, 13-15% - евреи), но уже к 1998 году на первое место среди этнических групп уезжавших из страны российских граждан вышли русские (29,3%). В новом веке и тысячелетии соотношение выглядит так: русские (25,8%), немцы (22,6%), евреи (4,5%), дальше идут дробные «и другие». Жители двух российских столиц, еще в середине 90-х составлявшие 40% уезжавших, не дотягивают и до 10%.

Покидают страну программисты, химики, электронщики, механики, физики-теоретики, специалисты по физике твердого тела, молекулярной биологии, прикладной механике, математике, представители перспективных направлений медицинской науки - самые востребованные на мировом научном рынке труда. Например, классические биологи - ботаники, зоологи, палеонтологи - почти не уезжают, хотя их зарплата и оборудование не лучше, чем у «молекулярщиков», биохимиков, цитологов, генетиков, из которых уезжают многие, и прежде всего молодежь.

Кандидат экономических наук Ю. Степанов так описывает ситуацию в институтах химико-биологического профиля: «Молодые сотрудники приходят, получают степень кандидата наук и тотчас уезжают за рубеж. Диссертации по этим специальностям являются, как правило, конвертируемыми. Средний возраст уезжающих - 30 лет. Пока еще работают в России, стараются публиковаться в зарубежных журналах с высоким рейтингом. Вновь приходящие молодые ученые обязательно обращают внимание на то, сколько сотрудников уже уехало из той или иной лаборатории. И чем выше эта цифра, тем больше ценится возможность попадания именно в эту лабораторию, поскольку работа в ней является своеобразной гарантией будущего трудоустройства за рубежом. В институтах этот критерий часто называют «критерием взлетной площадки». Уезжают в основном в США и Великобританию». Наиболее склонны к эмиграции, по мнению Ю. Степанова, выпускники элитных технических вузов: «По всем стандартам они удовлетворяют требованиям мирового рынка труда».



Куда?

Для общего потока эмигрантов из России на первом месте по притягательности стоит Германия, для «интеллектуальной эмиграции», и прежде всего ученых, - США. Пока Америка явно выигрывает у Европы конкуренцию не только за российские умы и квалификацию: она остается главным центром притяжения для всех зарубежных ученых и высококлассных специалистов. 40% американского населения, родившегося за рубежом, имеют степень магистра или доктора наук. Только на 2002 год Конгресс США увеличил въездную квоту для профессионалов высшей квалификации со 115 до 195 тысяч человек. В 90-е годы для иностранных студентов там было создано около 100 тысяч рабочих мест. Как утверждает американская статистика, половина всех европейцев, получивших там дипломы вузов, остаются работать в США, многие - навсегда.

Но конкуренция за умы обостряется: Канада и ФРГ объявляют государственные программы привлечения классных специалистов. Иностранных ученых «заманивают» - и не безуспешно - динамичные Сингапур, Малайзия и Китай. В 2001 году Япония разрешила въезд в страну 222 тысяч иностранных специалистов.

В последнее время обостряется интерес к российским ученым у стран «третьего мира». Они работают в Парагвае, Венесуэле, Бразилии, Южной Корее, где даже разработаны специальные государственные программы их ассимиляции.



Ущерб в рублях и долларах

Ущерб, нанесенный стране утечкой умов, трудно переоценить. Социолог Е.Ф. Авдокушин: «Ежегодные прямые потери России можно оценить не менее, чем в 3 миллиарда долларов, а суммарные с учетом упущенной выгоды - в 50 - 60 миллиардов. Другими словами, страна каждый год теряет сумму, эквивалентную 1/3 всей своей внешней задолженности».

Ю. Степанов: «Начиная с 1992 года из-за миграции высококвалифицированных кадров каждые 5 - 7 лет Россия теряла в среднем один годовой бюджет только за счет прямых потерь (миграция специалистов за границу или перемещение из российских предприятий в фирмы с участием иностранного капитала). Если же посчитать упущенную выгоду от нереализованных идей и оценить потери от разрушения научных школ, то эта цифра возрастет не менее чем на порядок… По оценкам Комиссии по образованию Совета Европы потери России от эмиграции ученых составляют 50 - 60 миллиардов долларов в год, а по более скромным расчетам, с отъездом одного ученого Россия в среднем теряет 300 тысяч долларов».

Е.Ф. Авдокушин: «А США, к примеру, за счет импорта ученых и высококвалифицированных специалистов (не только из России) дополнительно получают 80 - 100 миллиардов долларов в год». Ю. Степанов: «Оценки показывают, что чистый выигрыш для США, например, от привлечения в страну одного «среднего» ученого-гуманитария составляет 230 тысяч долларов, ученого обществоведа - 235 тысяч долларов, инженера - 253 тысячи, врача - 646 тысяч долларов. Однако реальная отдача от них в несколько раз превосходит затраты на подготовку. Российские ученые, приехавшие в США, соглашаются работать за 1,5 тысячи долларов, что меньше зарплаты американского лаборанта».

И все это, как вы понимаете, украдено у нас. Социологи убеждены, что вся эта прибыль была бы в наших с вами карманах, если бы ученые не уехали. Правда, я не нашла у них ни одной цифры, говорящей о том, сколько наше отечество извлекает из труда каждого российского гуманитария, инженера, врача, классного программиста или биолога – при зарплатах, которые рядом с 1,5 тысячами американских денег выглядят крайне сиротливо.

Ю. Степанов прямо пишет: «Это и есть главная причина разрушения экономики страны. Народы, проживающие на территории России (и главным образом, русский и украинский народы), несут такие колоссальные потери в результате вхождения в мировой «цивилизованный» рынок, где понятие «справедливость» существует только в декларациях о правах человека».

Оставив в стороне вопрос, почему от утечки умов более всего страдают именно русские и украинцы, а не другие, пусть и не столь многочисленные народы Российской Федерации, отметим, что наконец стало ясно, кто виноват в «разрушении экономики страны». Как ни странно, прежде всего - не те, кто уехал («Мы их кормили, поили, учили, лечили, а они…»), а те, кто предложил им лучшие условия работы и жизни.

Я полагаю, такая позиция не нуждается в обсуждении. Мы все это уже проходили. Поговорим всерьез.



Постиндустриализм и современное общество знания

Помните, нас учили в школе: был феодализм, главный ресурс которого - земля; за нее шли войны, подличали и убивали, только она давала богатство и власть. Потом пришел капитализм, главный ресурс которого - средства производства, дающие прибыль и власть. Специалисты говорят, пришло новое время, постиндустриальное, главным ресурсом которого становятся знания.

Собственно, уже стали. У богатейшего человека планеты Билла Гейтса нет ни земли, ни нефтяных скважин, ни заводов и фабрик - впервые в истории такой человек располагает только знаниями и авторским правами на них. Самая богатая страна мира, США экспортирует знания: технологии, программное обеспечение, изобретения и открытия - и это одна из главных доходных статей бюджета страны. В мире в среднем в начале 90-х годов число научно-технических работников на миллион населения составляло 23,4 тысячи; в Северной Америке - 126,2 тысячи. Только с 1970 по 1990 годы цены на промышленную продукцию в развитых странах упали почти на четверть по сравнению с ценами услуг и информации, и эта тенденция лишь укрепляется в последнее время.

Неравенство, всегда бывшее между странами с разным уровнем социально-экономического развития, теперь приобретает новые черты, весьма неприятные для тех, кто остался вне элитарного клуба стран-лидеров. Все меньше вырвавшиеся вперед нуждаются в услугах остальных: они все меньше потребляют природных ресурсов, все более сосредоточены на высокотехнологичных производствах, которые частично освобождают их от энергетической зависимости.

Россия, как известно, в число этих стран не входит. «Россия - общество индустриальное, - пишет известный экономист Владимир Мау, - ей еще надо было прорваться в этот постиндустриальный мир. Такой задачи пока еще никому решать не приходилось».

Сложность в том, что привычная стратегия «догоняющего развития» больше не срабатывает. Догонять можно, когда цель ясна, приоритеты неоспоримы и достаточно политической воли, готовности нации терпеть лишения в надежде на скорое светлое будущее, концентрации ресурсов на приоритетных направлениях, чтобы совершить рывок. Сегодня просто невозможно установить приоритетные направления развития. Можно бросить всю национальную экономику на производство персональных компьютеров последнего образца; но они устаревают так быстро, а национальная экономика столь неповоротлива и консервативна…

Где ждать рывка завтра? Никто с определенностью не может сказать это сегодня. И помочь стране остаться на плаву может только одно: образованные и талантливые интеллектуальные работники, которые в состоянии уловить малейший сдвиг в своей области, оценить его возможную перспективность и вовремя переключиться со своими разработками.

Те самые, которые «текут» и «утекают».



«Где деньги, Зин?»

Россия, во времена СССР уступавшая в богатстве не только самым развитым, но и развитым весьма средне странам, в некоторых отношениях вела себя так, будто она немыслимо богата. Например, в сфере науки. Эта сфера была устроена на принципе излишества рабочих голов: государство содержало сто человек научных работников, из которых действительно работал, может быть, один, но зато своей светлой головой делал содержание всех ста эффективным. Самая богатая страна мира не могла бы позволить себе такую экономику. Она возможна только при соблюдении, как минимум, двух условий: ограблении всего общества, включая и самих научных работников, и накрепко запертых дверях на границе.

Мы же и теперь, несмотря на все наши природные богатства и торговлю ими, далеко не богаты: по внутреннему валовому продукту на душу населения где-то в конце списка среднеразвитых стран. Зададим себе самый неприятный вопрос: а нам по карману содержание науки прежнего масштаба?

Это ведь не только новое оборудование и приличные, хотя бы по нашим меркам, зарплаты. Это оборудование и зарплаты не хуже, чем в американских лабораториях и у американских лаборантов. Это отказ выстраивать административную вертикаль хотя бы в науке. Наш крупнейший специалист по постиндустриальной экономике В. Иноземцев утверждает: «Тот, кто производит новое знание, не может быть прикован к конвейеру, хоть бы и интеллектуальному. Бессмысленно стоять рядом с ним с хронометром в руках, как это когда-то делал Форд, высчитывая выигрыш в производительности труда от разделения его на мелкие операции. Интеллектуального работника нельзя заставить что-то сделать; менеджерам приходится создавать ему такие условия, в которых он бы сам этого захотел. Так что это совершенно новые условия труда, гораздо более свободные, чем в индустриальном производстве. И это совершенно новые отношения на работе, скорее не иерархические, как прежде: сверху вниз приказы, снизу вверх информация - а партнерские».

Мы готовы обеспечить это своим ученым?

А иначе они «утекут».

Социолог В. Супян подытоживает: «Среди факторов, которые могли бы стимулировать возвращение выпускников вузов домой, - высокая заработная плата, наличие высококлассной профессиональной среды, условия для профессионального роста и карьеры, международные профессиональные контакты, зарубежные поездки, доступ к современному оборудованию, информационные и коммуникационные возможности, независимость, свободный рабочий график, долгосрочная и стабильная занятость. Очевидно, что большинство из этих условий пока не выполнимы».



Другая сторона зеркала

Попробуем на те же самые факты взглянуть чуть по-иному.

В Штаты перебрались 650 тысяч человек из бывшего СССР. В том числе - 16 тысяч спортсменов, четыре тысячи артистов. В 2003 году Нобелевскую премию получил физик Алексей Абрикосов. Медаль Филдса (аналог Нобеля у математиков) получил 36-летний Владимир Воеводский. 17 эмигрантов из России - члены Национальной АН США. В университете Миннесоты на кафедре теоретической физики с 1994 года рабочим языком стал русский. Как и в Израиле, выходцы из России создали в США сеть спортивных, танцевальных, музыкальных школ.

27% новых иммигрантов из России окончили магистратуру (против 9% населения США в целом). 3,8% новых русских американцев имеют ученую степень (во всем населении - 1%). Средний доход семьи недавних иммигрантов - 35 тысяч долларов в год; недавних иммигрантов из России - около 59 тысяч долларов. Только 5% из них плохо владеют английским. Только 10 - 15% хотят вернуться в Россию навсегда.

Можно бы и гордиться успехами соотечественников. Но мы почему-то предпочитаем на них обижаться и согласны только на их полное возвращение - за что, может быть, мы их и простим. Никакой государственной политики взаимодействия с диаспорой, в том числе и научной, кроме редких парадных встреч с «соотечественниками за рубежом».

Отношение в обществе к эмиграции остается в принципе таким же, каким было при первых русских царях, даже при Петре I, посылавшим молодежь учиться за границу. Культуролог Александр Ахиезер так описывает эту внутреннюю установку российского общественного сознания: «Массовая враждебность к эмиграции обусловлена господством традиционализма… До сих пор эмиграция из России по политическим, экономическим, национальным и иным соображениям чаще всего интерпретируется массовым сознанием как предательство, измена, как переход в другую общность, заведомо враждебную покинутой».

Преодолеть эту установку не могут и государственные деятели; они ее, судя по всему, часто вполне разделяют. Но, тем не менее, она размывается «на нижних этажах» общества: сохраняются очень активные частные контакты с уехавшими, причем заинтересованность проявляют обе стороны.



Все равно мы могли бы на них опереться

91% израильских иммигрантов учат своих детей русскому языку. 57% отдают их в школы, где преподают частично на русском.

Уехать очень просто, но очень сложно. Культуру, в которой вырос, не поменяешь, как паспорт. Именно поэтому страны, в том числе и те, из которых убегали тайком, рискуя жизнью, сегодня могут опереться на свои диаспоры - например, Китай. Страна получает от своих эмигрантов деньги, коммерческие, научные и культурные связи, новые технические идеи.

Опыт многих стран показывает, что эмигранты начинают возвращаться не тогда, когда условия в стране исхода становятся такими же, как в принимающей стране, а намного раньше. Часто бывает достаточно ощущения динамики и свободы.

Между прочим, мы - страна не только отдающая, но и принимающая «интеллектуальную эмиграцию». Очень плохо принимающая. Врачи, учителя и научные работники из Ташкента, Душанбе, из бывших союзных республик торгуют на рынках, потому что никто не предлагает им работу по специальности. Что с того, что это образованные люди и по культуре - наши? Им вообще ничего не предлагает государство, а общество смотрит на них еще враждебнее, чем на эмигрантов. Русскоязычные иммигранты, обучавшиеся в советских школах и советских вузах, уже начинают понимать, что легче выучить английский (или любой европейский, азиатский, украинский, казахский) язык, чем преодолеть эту неприязнь.

А на них мы тоже могли бы опереться…

Впервые опубликовано Нашим временем в декабре 2006 года