Рабство в СССР – теория и практика

ГОЛОДОМОР КАК ИНСТРУМЕНТ БОЛЬШОЙ ПОЛИТИКИ



В отличие от вождей белых армий, ставтвших исключительно военные задачи, а всё остальное оставлявших на «после взятия Москвы», главари коммунистов тщательно разрабатывали программы и способы удержания свалившейся на них власти. Их вождь Ульянов-Ленин придумал уникальное средство удержания власти и поддержания народа в покорном состоянии.



Впервые в истории коммунистами был искусственно создан и введён в обиход постоянно поддерживаемый и регулируемый тотальный голод. Люди должны были работать не за деньги, не за другие материальные блага, а только для того, чтобы не сдохнуть. Хлеб уже не являлся мерилом экономического успеха: он фактически не продавался, а распределялся властями, и не столько за труд, сколько за покорность. Человек не просто был обязан работать до полного изнеможения, но и быть при этом полностью покорным и лояльным власти. Только такому законченному рабу выделялся хлеб, и то – не до сытости, а лишь для поддержания жизненных сил.



«Белый» хлеб



Главным средством контроля стала хлебная монополия Советского правительства. Никакой свободной продажи хлеба, рынков, базаров, частной торговли! Как следствие, повсюду на территориях, подвластных коммунистам, царил лютый голод. А на «белых» территориях голода не было нигде! Стоило советской территории перейти под власть белых войск, как голод и на ней прекращался, хотя белые при наступлении хлеба с собой не везли. Нет, они «везли» восстановление нормальных хозяйственных отношений.

Так что голод на советских территориях во время Гражданской войны – явление искусственное, насаждавшееся сверху. Очевидцы не раз отмечали, что хлеб, отобранный продотрядами у крестьян подчистую, часто гнил потом в сараях с дырявыми крышами, а то и просто в чистом поле.

Такой же характер имел массовый голод, разразившийся в начале двадцатых годов в Поволжье и Западной Сибири. По окончании «горячей» Гражданской войны 1917-1920 годов, в России разгорелась другая война. Если в начале против коммунистов бились регулярные армии правительств Деникина, Колчака, Юденича и Миллера, то двадцатые годы отмечены стихийными крестьянскими восстаниями в Поволжье, на Тамбовщине, в Западной Сибири. Правительств восставшие не образовывали, но в бунтах принимало участие несравненно большее количество людей, чем было в составе регулярных «белых» армий. При этом крестьяне были почти без оружия, слабо организованы, мало дисциплинированны, что и привело к их поражению. Но не только это. А ещё и умело организованный из Москвы лютый голод на всех непокорных землях.

Голод также был использован для нанесения решающего удара по Русской Православной Церкви – много ценностей было изъято из храмов, якобы для закупки продовольствия для голодающего Поволжья. Между тем, голод в Поволжье искусственно затягивался: коммунисты срывали деятельность международных гуманитарных организаций, вроде американской АРА. Продовольствие от АРА власти направляли в другие места и на другие нужды. И тут же обвиняли «контрреволюционеров» из АРА во вмешательстве во внутренние дела советской России.



Коллективизация и рабство



Сейчас многие историки начинают задавать такой вопрос – зачем вообще нужна была «коллективизация»? К тому времени контроль над населением страны установлен полный. Зачем после удач НЭПа восстанавливать непроизводительный режим рабства сельского населения страны?

Сталинские пятилетки, затеянные ради быстрой индустриализации и милитаризации страны – вот истинная причина коллективизации. Уже в середине тридцатых годов СССР имел танков столько, сколько и весь остальной мир. Для этого в считанные годы были построены буквально в поле танкостроительные гиганты – в Харькове, Сталинграде, Челябинске, Барнауле, замаскированные под «тракторные заводы». А также гигантские металлургические комбинаты, вроде «Магнитки», – вдали от дорог, в горах. С нуля создана современная тяжёлая промышленность.

Для этого рывка нужны были миллионы рабочих. Причём работающих не там, где они хотят, а где прикажут, и не за зарплату, а за пайку. То есть – миллионы зэков-рабов. В СССР, крестьянской стране, такой резервуар рабсилы был только на селе: крестьян-то и предстояло оторвать от земли и «перековать» в пролетариат. Грянула коллективизация: на шахты, на рудники, на заводы, на стройки потянулись нескончаемыми колоннами ссыльные, арестованные, «кулаки», «вредители», а также сельчане, валом бегущие из деревень от бескормицы и арестов.

Но не только бегством ответила российская деревня на коллективизацию. Страна быстро «дозрела» до всеобщего восстания, и Советское правительство не могло этого не почувствовать. И тогда в СССР наступил голод.

Причём пик несчастья выдался на 1932 год, обычный с точки зрения агрокультуры. Урожай тогда сняли неплохой, но он был у крестьян подчистую отобран. Огромная часть хлеба пошла на экспорт, сбив даже мировые цены на зерно. Немалая часть – просто сгнила на приёмных пунктах, зорко охраняемая красноармейцами от толп умиравших от голода людей. И голодомор был не только на Украине, как пытаются сейчас уверять Ющенко и иже с ними. По данным д.и.н. профессора Е.Ф. Безродного: «Голод 1932-1933 годов… начался далеко за пределами Украины и охватил огромную территорию Советского Союза: Центрально-Чернозёмный регион России, Поволжье, Северный Кавказ, Казахстан, Западную Сибирь. Вместе с Украиной голодали около 100 миллионов человек, или 60% всего населения Советского Союза».

Обратите внимание – это всё повстанческие зоны. Голодомор охватил тогда не столько Украину, сколько Россию. У Ющенко, правда, хватило ума на более-менее верную оценку явления: «Удар пришёлся на основу нашей духовности – семью, веру в Бога и любовь к земле…», но не хватило порядочности на признание того, что голод был направлен против всех народов бывшей Российской империи. И в первую очередь – великорусского.



Вырождение через каннибализм



Всю мерзость хладнокровной и циничной политики коммунистических властей по отношению к своему народу можно наглядно продемонстрировать только на одном отрывке из исследования очевидца тех событий Д.Д. Гойченко «Сквозь раскулачивание и Голодомор»:

«Проезжая окраиной села и услышав пронзительный визг свиньи, мы обратили внимание на большие постройки колхозной свинофермы. В огромном, довольно чистом и светлом помещении, ныряя в обильно наваленной соломенной подстилке (для людей соломы не было), нежились громадные упитанные свиньи белой английской породы… Выйдя в противоположную дверь, мы увидели группу людей, стоящих у костра. Двое красных и упитанных, как только что виденные нами свиньи, политотдельцев… ругали заведующего свинофермой…

На костре осмаливали десятипудового борова, только что убитого для политотдельцев. Приятный запах жареной свинины разносился вокруг, и сюда подходили и подползали со всех сторон голодные колхозники…

Вблизи стоял скелет женщины. Она держала на руках такой же скелетик шевелившегося ребёнка. Лицо её было жёлто, как воск. Кожа была как бы пергаментной. В потухших глазах зажигались искры при виде разделываемой свиной туши. Она глотала слюну и тщетно пыталась закрывать рот, который растягивало судорогой. Ребёночек, увидев мясо, протягивал тонкую щепочку, и начинал требовать:

- Дай, мама, дай…

Он, напрягая свои до крайности ослабевшие силы, рвался в сторону мяса. У матери покатились крупные слёзы.

- То не нам, то не нам, моя лялечка, – успокаивала она дитя и прижимала его к своей иссохшей груди.

- Это не нам, это чужим дядям, – отозвался стоящий, некогда могучий как дуб мужчина, а теперь также превращённый в скелет.

- Вот нам. Бери, детка, ешь.

Он протянул руку, в которой была чечевица, не успевшая перевариться в желудке убитой свиньи и вместе с калом выброшенная из вынутых внутренностей. Дитя протянуло ручку и, захватив горсть чечевицы, жадно её запихивало в ротик. Но большая часть её просыпалась… Стоявшие рядом колхозники, нагнувшись, собрали всё до зёрнышка и съели…».

Подобных отрывков в книге – сотни, если не тысячи. В то же время, если бы политика индустриализации опиралась бы на класс сильных частных товарных производителей зерна – её результаты были бы совершенно иными. Возможно, более результативными в плане развития промышленности и повышения обороноспособности страны, и уж наверняка менее губительными для крестьянства. Но коммунисты выбрали зверский и людоедский путь. Он привел в конечном итоге не к усилению, а ослаблению страны. Были загублены миллионы человек, защитников Отечества. Миллионы репрессированных, но выживших людей озлобились, превратившись в стойких врагов советской власти. Созданные рабским трудом заводы, комбинаты, сами танки и самолеты были низкого качества, часто выходили из строя. Многолетнее голодное существование десятков миллионов людей привело к истощению и вырождению нации.



Относительное благополучие



Но вот после тяжелых военных лет настал период относительного благополучия. Больше голода не было. Чего греха таить - потребление продуктов питания в позднем СССР было выше, чем даже сейчас. Причем при минимальном импорте. Население СССР питалось в 60-70-80-е годы хорошо, хотя система распределения, как мы прекрасно помним, не отличалась эффективностью. Дефицит и очереди устраивали не всех, зато всех раздражали.

При этом следует учесть, что нормальное питание – вовсе не заслуга колхозной системы. Редкие счастливчики, побывавшие за границей в составе профсоюзных делегаций, потом рассказывали в близком кругу о продуктовом изобилии в тамошних магазинах. Даже Венгрия после полупустых полок наших сельпо и городских гастрономов производила ошеломляющее впечатление. Но рост эффективности сельского хозяйства, обеспечивавший это изобилие, не миновал и просто не мог миновать и СССР.

Объективно происходило развития производительных сил на селе (механизация, химизация, мелиорация и пр.), и наша страна не оставалась в стороне от общего процесса. Западная Европа постоянно сталкивалась с кризисами перепроизводства той или иной сельхозпродукции, а в СССР рост производства на селе делал потребление достаточным. Развитие сельского хозяйства в 40-80-е годы достиглось вследствие механизации, использования новых сортов семян, применению удобрений, агротехники и расширения посевных площадей. Не будь колхозов, дело бы шло, наверное, быстрее, но история не знает сослагательного наклонения. При колхозном строе у нас все принимало зачастую забюрократизированные формы, когда каждый шаг крестьянину расписывался, а потом для отчетности можно было и урожай запахать…

Я сам стал свидетелем такого случая, когда студентом ездил «на картошку». На поля, которые мы не успели убрать до снега, были пущены трактора. Думаю, наш курс был далеко не единственным, кому пришлось наблюдать такую бесхозяйственность. И почему-то уверен, что в район пошла победная реляция.

Для горожанина видеть все это было дико, а каково крестьянину? И деревня пила. Поехать на том же колхозном тракторе в соседнее село за водкой (если в родной деревне она кончилась) было нормой. Брали ящиками.

Кстати, водка, как это ни странно, по классификации относится к пищевым продуктам. Так вот эти продукты во времена позднего СССР сколько стоили, помните? В общем, копейки. Они были доступны всем – и рацион пенсионера не особенно отличался от содержимого холодильника у тех людей, которые много зарабатывали. По советским, конечно, понятиям.



Вместо эпилога



Итак, голод в России–СССР был и во времена благословенных царей, и во времена решительных наркомов. Но это был «разный голод». До революции он был следствием стихийных бедствий, примитивности хозяйственного механизма, отсталой экономики. С первых дней революции голод стал инструментом власти для приведения населения в абсолютную покорность и средством для уничтожения целых неугодных властям классов, прослоек людских. Гибли миллионы людей, а многие тысячи – ели друг друга.

Если уж выбирать наиболее пострадавший от этого жуткого явления народ, то здесь печальная «пальма первенства» у великороссов, а не украинцев. Но подло делить горе людское по национальности, и уж тем более подло пытаться построить на этом подобие национальной идеи и национального превосходства.

Впервы опубликовано в НВ №45 в июне 2006 года