Политические и экономические кризисы порождают всплески инфекционных заболеваний



Прошедший саммит G-8 в Санкт-Петербурге среди обсуждавшихся вопросов меньше всего уделил внимания теме профилактики инфекционных заболеваний. Считается, что эпидемии возникают либо от активизации патогенных микроорганизмов, либо от нарушения санитарного режима. Поэтому, мол, адекватный контроль этих факторов способен обеспечить населению эпидемическое благополучие.

Однако последние 20 лет на территории России наблюдался ряд драматических инфекционных парадоксов, необъяснимых с классических позиций. Во время «перестройки» (1985 - 1990 гг.) заболеваемость основными инфекциями резко пошла вниз: для брюшного тифа и паратифов на 67%, острых кишечных инфекций на 31%, скарлатины на 37%, коклюша на 41%, менингококковой инфекции на 46% и др. Инфекционная смертность уменьшилась на 36%, хотя специальных санитарно-эпидемиологических мероприятий тогда не проводилось.

С началом либеральных реформ (1991 - 1996 гг.) траектория смертности изменилась на противоположную. Рост инфекционных и паразитарных болезней достиг в ряде регионов сотен и тысяч процентов. Так, заболеваемость чесоткой увеличилась в Камчатской области на 1027%, Хабаровском крае на 848%, республике Карелии на 401%, в целом по стране на 566% . Заболеваемость корью в России выросла в 1993 г. на 302%, дифтерией на 296%, коклюшем на 64% и др. Инфекционная смертность увеличилась к 1996 г. на 77%. Наиболее беспрецедентным оказался рост дифтерии, заболеваемость которой поднялась на 5900%, а смертность на 675%.

Запредельный характер эпидемического роста вызвал в науке теоретический шок. Не было проведено ни одной сессии РАН и РАМН, ни одной конференции ВОЗ, посвященных анализу его причин. Наука «отказалась» рассматривать происшедшее как реальный факт, хотя от этого он не перестал быть фактом. Высказывались традиционные объяснения увеличения заболеваемости: низкий охват профилактическими прививками и снижение качества противоэпидемической работы. Однако отчеты санитарно-эпидемиологической службы показывают иное. В 1989 - 1995 гг. охват детей профилактическими прививками против туберкулеза, столбняка, коклюша, полиомиелита, кори и др. не снизился, в том числе среди младших и старших возрастных групп. Умершие от дифтерии были на 80% взрослые люди, преимущественно 18 - 19 лет и 40 - 49 лет, детство которых пришлось на период регулярного проведения прививочных компаний. Среди заболевших детей 71% оказались привитыми. Потребности учреждений здравоохранения по группам важнейших иммунологических препаратов в 1992 - 1994 гг. удовлетворялись полностью.

Затем, в 1996 – 1998 гг. отмечалось загадочное улучшение эпидемической обстановки: снизилась заболеваемость дизентерией на 120%, дифтерией на 159%, паратифами на 25%, сальмонеллезами на 24%, гепатитом «А» на 29%. Частота новых случаев дифтерии сократилась до исходно низкого уровня. Смертность от инфекционных и паразитарных заболеваний уменьшилась на 11%. Попытка объяснить это мерами по повышению коллективного иммунитета не находит подкрепления. Наоборот, в 1996 г. федеральные санитарно-эпидемиологические программы практически не финансировались.

Следующим парадоксом оказалось ухудшение эпидемической ситуации после 1998 г. К 2000 г. заболеваемость выросла для бактериальной дизентерии на 57%, вирусного гепатита на 50%, скарлатины на 50% и др. Инфекционная смертность подскочила на 32%.

Для проверки достоверности таких колебаний были изучены эпидемические материалы С.-Петербурга, многомиллионного города с небольшой миграцией, развитым здравоохранением, четкой системой статистического учета. В 1991 - 1994 гг. смертность здесь выросла от бактериальной дизентерии на 1600%, от дифтерии на 1100%, легочных и нелегочных форм туберкулеза на 132% и 290%, вирусного гепатита на 140%, пневмококковой пневмонии на 370%, сальмонеллеза и других кишечных инфекций на 800%, стрептококковой инфекции на 270%. Заболеваемость гонореей увеличилась на 111%, сифилисом (ранние формы) на 1280%. Даже обострения хронического сифилиса участились на 1063%. Смертность от паразитарных и инфекционных причин поднялась на 184%.

В 1995 - 1997 гг. отмечалось неожиданное улучшение ситуации: снизилась заболеваемость бактериальной дизентерией на 532%, дифтерией на 941%, корью на 1737%, коклюшем на 79%, вирусным гепатитом на 118%, острой гонореей на 242%, стали реже обострения хронической гонореи на 212%. Новые случаи острого сифилиса стали реже на 63%, обострения хронического сифилиса снизились на 100%. Смертность сократилась от бактериальной дизентерии на 2700%, туберкулеза органов дыхания на 63%, других форм туберкулеза на 200%, пневмококковой пневмонии на 195%, других острых пневмоний на 92% и т.д. Смертность от всех инфекционных и паразитарных болезней уменьшилась на 107%.

Невозможность традиционного объяснения перечисленных парадоксов свидетельствует о действии фактора «Х». В его роли могли оказаться планетарные циклы или космические волны, приведшие к изменению активности микроорганизмов. Однако бактериальный фон за 1988 - 1993 гг. не ухудшился, о чем свидетельствует уменьшение числа проб из водоемов, почвы, воздуха, не отвечающих гигиеническим нормативам по бактериологическим показателям.

К тому же, если бы эпидемии были вызваны активизацией патогенной флоры, то дети пострадали бы сильнее, поскольку их иммунная система менее устойчива к микробной агрессии. В действительности все оказалось наоборот. Если у трудоспособного населения смертность от инфекций выросла за 1990 - 2000 гг. на 171% , то у детей до года она снизилась примерно на 60%, а среди детей до пяти лет снижение составило 32%.

Единственным объяснением может быть изменение собственных защитных механизмов организма, в первую очередь иммунной системы. Тогда за счет каких воздействий произошло приобретение столь выраженного иммунного дефицита? Влияние средовых факторов исключается, поскольку экологическая ситуация в тот период улучшилась благодаря двукратному сокращению промышленного производства.

Почему у взрослых отмечалось снижение иммунной активности, а у детей нет? Значит, у первых действовал патогенный агент, отсутствовавший у вторых. Учитывая, что обе возрастные группы жили примерно в одинаковых материальных условиях, получается, что природа патогенного агента имела нематериальный характер. В таковой роли могла оказаться высшая психическая деятельность – духовность. Известно, что у детей эта функция слабо развита, а у младенцев отсутствует совсем. Осознание себя как личности появляется примерно в 15-летнем возрасте. Не потому ли рост смертности от инфекционных болезней начинался с возрастной группы 15 - 19 лет?

Для количественного измерения негативных духовных процессов в обществе мы предлагаем использовать их индикаторы (маркеры) - те аномальные формы поведения, которые характеризуют нарушения нравственных заповедей: «не убий» - убийства, «не укради» - кражи, «не теряй веру в Творца» - самоубийства, «не прелюбодействуй» - разводы и др. Здесь убийства отражают дух агрессии, самоубийства – дух безысходности, кражи – дух несправедливых отношений собственности и т.д. Суммарным показателем духовного неблагополучия служит общая преступность. Используя подсказку из Библии, мы фактически открыли новое направление в науке – эпидемиологию духовности.

С целью изучения связи между духовным состоянием населения и инфекционными процессами были сопоставлены уровни преступности и инфекционной смертности за 1985 - 2005 гг. Учитывая, что между действием патогенного агента и развитием иммунного дефицита существует латентный период, сравнивалась инфекционная смертность с преступностью за предшествующий год (рис. 1). Коэффициент корреляции между такими сдвинутыми на год рядами составил 0,87. Всякое увеличение (уменьшение) преступности сопровождалось на следующий год увеличением (уменьшением) инфекционной смертности. В выявленной связке преступность не могла служить причиной инфекционных заболеваний. Значит, действовал «серый кардинал», скрытно управлявший обоими процессами. Таковым выступало, вероятно, духовно-эмоциональное состояние населения.

Каким образом дух (нематериальный фактор) влияет на материальное тело? Механизмы действия психической «энергии» на телесные процессы изучаются в рамках психосоматической медицины: психоэндокринологии, психоиммунологии и т.д. Показано, что депрессия, безысходность, бессмысленность жизни, тревожность, агрессивность ведут к угнетению иммунной и других систем организма, способствуют развитию сердечно-сосудистых, онкологических, инфекционных заболеваний, увеличивают смертность в 1,5 - 2 раза. Наоборот, оздоровительное влияние оказывает социальная поддержка, оптимизм, ощущение общественной значимости, наличие планов на будущее. Нами сформулировано даже новое направление в демографии – психодемография. Обнаружены сверхбыстрые психодемографические реакции, проявляющиеся через полгода-год. Выявлено, что депрессия, озлобленность, тревожность ведут к снижению выброса крови сердцем и уменьшению кровообращения в тканях, росту напряжения артерий и периферического сосудистого сопротивления, уменьшению гемоглобина в крови и т.д. Это способствует уменьшению резервов здоровья и увеличению риска смерти от разных заболеваний.

Описанные факты дают объяснения парадоксальным взлетам и падениям инфекционных заболеваний за последние 20 лет. Они генерировались психогенными механизмами. В начале «перестройки» снижение смертности от инфекционных болезней было вызвано мощным духовным и эмоциональным подъемом, взлетом надежд на более достойную жизнь. Это привело к повышению защитных возможностей иммунной системы.

Наоборот, в ответ на шоковую тактику либеральных реформ произошел рост смертности от большинства инфекционных болезней из-за угнетения иммунной системы под действием стресса и агрессивно-депрессивной реакции населения.

В дальнейшем улучшение эмоциональной атмосферы вызвало в населении повышение адаптивных способностей, что обеспечило снижение смертности от большинства инфекционных болезней.

Позитивная динамика была прервана дефолтом, вслед за которым через полгода вновь выросла смертность от ведущих заболеваний.

Те же закономерности имели место и в других странах СНГ. Например, на Украине смертность от инфекционных и паразитарных болезней выросла за 1991 - 1996 гг. на 67%. Заболеваемость дифтерией подскочила за 1989 - 1993 гг. на 4044%. Ситуацию в бедных регионах мы изучили по материалам Таджикистана. Выявлена теснейшая зависимость между динамикой преступности и смертности от инфекционных болезней в 1989 - 2004 гг. Максимальный подъем преступности пришелся на пик гражданской войны в 1993 г. А через год отмечались максимальные уровни инфекционной смертности. Затем наступила фаза послевоенной релаксации, сопровождавшаяся снижением преступности и улучшением деятельности иммунной системы (рис. 2).

Изложенные факты и аргументы имеют глобальное практическое значение для населения планеты и должны были обсуждаться на заседании G-8. Но еще не поздно к ним вернуться.



P.S.



Прошу считать данную публикацию обращением к Всемирной организации здравоохранения с предложением провести международную конференцию, на которой необходимо обсудить следующие темы.

Первое. Причинами инфекционных болезней являются не сами по себе инфекционные агенты, а их взаимодействие с организмом человека. В свою очередь, его защитные силы зависят от духовного и эмоционального состояния. Поэтому профилактические меры не должны ограничиваться контролем над инфекционными возбудителями. Дополнительно требуется управление психическим состоянием населения. Значит, санэпидслужба должна контролировать не только состояние бытовых условий и полноценность прививок, но также нравственно-эмоциональную атмосферу в стране?

Второе. Поскольку иммунный дефицит формируется под влиянием психогенных механизмов, потребуется определить, насколько эпидемия СПИДа на планете является результатом действия ВИЧ-инфекции, и в какой степени она зависима от подавления иммунитета со стороны психосоциального неблагополучия. Если это влияние существует, тогда какие черты современной цивилизации оказывают столь повреждающее воздействие на человеческую психику?

Третье. В условиях информационного общества возможно управление инфекционными эпидемиями через моделирование его психических состояний с помощью СМИ. Подобные технологии сейчас доступны. Использовать их возможно не только в позитивных, но и в негативных целях как биологическое оружие и средство биотерроризма. Само государство может оказаться в роли невольного биотеррориста, если станет игнорировать законы психодемографии.