ПРОГУЛКА ПО ВАГАНЬКОВСКОМУ



Кладбище обостряет ощущение суетности и бренности жизни. Однако гипертрофированное понимание своего предназначения отдельными её персонажами переносится и на место вечного покоя. Это и грустно, и смешно. Недавнее посещение Ваганьковского кладбища ещё более укрепило меня в этих мыслях.



Чем проще жизнь, тем меньше пафос,
Без «Порше» и часов «Картье»,
Сюда кладут, лишая масок,
Оставив надпись на плите…



Впервые я попал на него в августе 1980 года, на сороковой день со дня смерти Владимира Высоцкого. У заваленной цветами могилы поэта толпились разные люди: москвичи и гости столицы, бомжи и студенты, актёры и режиссёры, фотографы и шарлатаны, предлагавшие за червонец «эксклюзив» в виде «черновиков поэта» и отвратительного качества фотоснимков с «его похорон». На могиле стоял портрет актёра почему-то в бескозырке и тельняшке. Рядом простая семиструнная гитара, явно бутафорская. Стихи барда читал какой-то человек с нечёсаной бородой. Стена у входа на кладбище была вся заклеена стихами Высоцкого, посвящениями ему, написанными от руки и на печатных машинках признанными поэтами и совсем неизвестными людьми. Было многолюдно, эмоционально, но и просто.

Затем на Ваганьковское я попал лет пятнадцать назад, когда снимал документальный фильм памяти Высоцкого. В тот год случился тоже очень тёплый август, похожий на нынешний. Отсняв материал для сюжета, отпустил измученного оператора и не спеша пошёл по кладбищу…

Слева от могилы поэта скромная оградка захоронения некого гражданина, с таким же скромным надгробием в виде мраморной плиты. Рядом, на ещё свежей могиле Влада Листьева, усыпанной цветами, вместо памятника стоял его портрет с разбитым стеклом и полурастаявший вафельный стаканчик пломбира. А за могилой Листьева, прямо напротив храма Воскресения, замаячил огромный ангел чёрного мрамора. Я подошёл ближе. Чёрный ангел распростёр крылья и руки над могилами двух братьев Квантришвили, а рядом, на стриженом газоне, два грязных бездомных пса грызли огромную кость…

Кем были покойные при жизни, я толком не знаю. Как преставились – тоже. Помнится, говаривали, что одного из них, Отари, убили злоумышленники. Ходили по Москве слухи о богатстве этих грузин, их криминальном прошлом и дружбе с кем-то из братьев самого Иосифа Дывыдовича Кобзона. Но слухи – они и есть слухи. О покойных или хорошо, или ничего. И это, наверное, правильно: по-христиански, по-божески. Мир их праху. Однако вдумчивого посетителя престижного кладбища волей-неволей начинают одолевать мысли вопросительного свойства, на которые могильные надписи ответов не дают.

Вопросы эти, в отличие от покойников, лежат на поверхности.

Главный из них интересен, вероятно, не только мне: по какому принципу похоронное ведомство «расселяет» умерших или убиенных на территории кладбища? По их месту в жизни общества, родных и близких, размерам состояния или близостью к финансовым потокам родного государства? Или по другим каким-то критериям, нам неведомым? В общем, предлагаю читателям газеты вместе со мной прогуляться по аллеям кладбища и неспешно поразмышлять…



Ближе к церкви – ещё не ближе к Богу



Сегодня надгробье Влада Листьева уступает вычурному памятнику Высоцкого лишь размерами. Тот же мрамор, то же пафос в виде скорбящей ангелоподобной женской фигуры над могильной плитой. Рядом с захоронением известного телеведущего могила почетного гражданина города Москвы Тимофея Краузе, народного артиста СССР Сергея Столярова. А в пяти шагах от храма уже упоминаемая мною двухместная могила братьев Квантришвили. Смерть одного датирована 1993-м, другого – годом позже. Рядышком с могилой братьев бежит в вечность мраморная конькобежка Инга Артамонова (Воронина), убитая, если мне не изменяет память, ревнивым мужем.

По правую руку, почти у входа в храм, над белым мраморным надгробием деревянный православный крест с табличкой: «Всем замученным и убиенным священнослужителям». Здесь же могильная плита памяти замученных и убиенных безбожниками-большевиками царственных страстотерпцев, новомучеников Императорского Дома Романовых…

У восточной стены храма Воскресения могила знаменитого в прошлом циркового артиста Леонида Енгибарова. Трудно узнать в тёмном материале памятника великолепного и солнечного эксцентрика, но, вероятно, таким его решил увековечить скульптор, сделав бронзовую фигуру тенью артиста.

Иду дальше, по центральной аллее кладбища. Между могилами Евгения Светланова (дирижёра), Константина Бескова (футбольного тренера) и Евгения Гомельского (баскетбольного тренера) является взору золочёная ограда, внутри которой вознёс свои крыла такой же золочёный кичевый ангел. Внутри ограды мрамор, плита с фотопортретом симпатичной молодой девушки и какая-то эпитафия.

Рядом с небольшой могилой паренька, погибшего во время Норд-Оста, высоченный, чёрного мрамора памятник почти его ровеснику, умершему двумя годами позже. Кем был при жизни этот молодой человек, за какие заслуги его предали земле в столь престижном месте Ваганьковского, для меня, во всяком случае, осталось загадкой. Вероятно, так решили и так смогли решить его близкие. А совсем рядышком с этими захоронениями покоится прах знаменитого хоккеиста Евгения Майорова, тут же – выдающегося футбольного тренера, Героя Социалистического труда Николая Старостина.

Вот скромная могила Спартака Мишулина в окружении пафосных памятников композитора Евгения Саульского и актёра Леонида Филатова. Что до последнего, то, скорее всего, замечательный актёр театра на Таганке посмеялся бы над тем, если бы ему сообщили о том, как он будет бронзоветь в кладбищенском интерьере… Мне кажется, у него хватило бы сил и энергии на сарказм по поводу своего памятника.



Хорошо, что камни не говорят



Думаю, что и Сергею Юшенкову, депутату Государственной Думы, застреленному в Питере наёмным убийцей, было бы что порассказать, так же как и деткам – Кристине и Арсению, безвинно загубленным в развлекательном центре на Кожуховской. Возможно, открыл бы тайну своей гибели и губернатор Магаданской области, убитый белым днём в центре Москвы. Надгробия и памятники, исполненные волей фантазии родных и близких, лишь могут намекнуть на то, какими были покойные при жизни, да и то с большой натяжкой. Это ведь нам, пока живущим, нужна фальшивая позолота могильных оград, мраморных пилонов и бронзовых скульптур в качестве фетиша, в качестве извинения за недолюбленность, за невнимание к тем, кто ушёл из жизни. Боль утраты никаким мрамором и бронзой не измеришь. По себе знаю.

Но Боже мой! Нам ведь хочется, чтобы – как у людей, чтобы, если не бронзово, так – мраморно, чтобы – во весь рост, а то и в два роста, с ангелами, слёзными эпитафиями, лампадами и свечами, чтобы глаза обывателю резало!.. Среди мраморно-бронзового великолепия почивших кинорежиссёров, композиторов, скульпторов и даже телеведущих, стоит серая сиротская плита на могиле замечательного актёра с лаконичной надписью «Георгий Михайлович Вицын». Дата рождения и, через дефис – дата смерти. Всё! Обидно? За что? За серость памятника. Да Бог, с ним, с памятником! Главное, чтобы помнили. Нам хочется пафоса, а им – всё равно. Им достаточно холмика могильного и креста полегче, да молитвы поминальной, искренней и не публичной.

Если кто-то думает, что кладбищенский кич и помпезность – приметы сегодняшнего дня, то глубоко ошибается. Чудом сохранившиеся мраморные свидетельства говорят о том, что и в прошлом веке наши предки не чурались «высокого» кладбищенского стиля. Отсюда часовенки, вычурные оградки, ангелочки и огромные ангелы, мрамор и бронза. А ещё забавные эпитафии и надписи вроде: мещанин такой-то или купец такой-то гильдии, или доктор или инженер. Сегодня славные традиции кладбищенской помпезности продолжаются в том же духе: академик, профессор, генерал-майор, поэт, певец, тренер…

Живые, с усердием достойным лучшего применения старательно подчёркивают принадлежность покойников к определённой иерархии, выделяя их статус – социальный, профессиональный, финансовый, как будто все они в загробной жизни пишут музыку, строят финансовые пирамиды и лечат зубы…



Здесь время благостно, печально,
Неспешно и едва бежит,
И рядом с дворником начальник,
Прикрытый мрамором лежит.