ПОЧЕМУ АЛЕКСАНДР ПАНКРАТОВ-ЧЁРНЫЙ НЕ СТАЛ ОФИЦЕРОМ



Александр Панкратов-Чёрный просто «соткан» из историй. Ещё не успеваешь задать вопрос, а у артиста уже наготове пять вариантов ответа. И все правдивые. В этом году сразу у двух фильмов, в которых сыграл народный артист, юбилеи, двадцать лет со дня выхода на экраны. Это «Забытая мелодия для флейты» (где наш герой сыграл вместе с Леонидом Филатовым) и «Где находится нофелет?» (блестящий дуэт с Владимиром Меньшовым). Сейчас народный артист ездит с концертами по России, много выступает за рубежом. А еще снимается в главной роли в комедии «Улыбка Бога». Действие происходит в Одессе. Там персонаж Александра Васильевича – местный прохиндей – пытается жениться на богатой умирающей одесситке.



- Сейчас очень многие молодые люди выбирают себе профессию артиста. Престиж или дань моде?

- Для меня, послевоенного ребенка, в свое время кино, актерство было недоступной мечтой. Мы с мамой и сестрой жили в Алтайском крае. Туда в двадцать седьмом году сослали мою семью, за «заговор против товарища Сталина». Жили в крошечной деревне Конево. Где не было ни радио, ни телевидения, ни электричества. Керосиновые лампы зажигали в домах по праздникам! Но один, а если очень повезло, то и два раза в месяц, в наш колхозный клуб приезжал киномеханик с передвижкой и привозил кино. Я с детства насмерть полюбил кино! Просто потому, что через фильмы, которые видел и которыми дышал, я узнавал, что есть еще какой-то мир, кроме моего крошечного сибирского поселка…О престижности профессии тогда не могло быть и речи! Актер, лицедей – какое будущее может быть у такого человека?! И моя мать была категорически против моей карьеры в кино. Она хотела, чтобы я стал военным, офицером. Лучшей доли, чем армия, для взрослеющего мальчишки тогда и представить было невозможно. Почет, уважение, деньги, служение высоким идеалам – что еще можно пожелать?! Мама приводила последний аргумент. Говорила: «Санька! Ну ты посмотри на себя в зеркало! Артисты – они ж красавцы! А ты – страшненький. Не возьмут тебя в кино… А военных женщины и так любят, просто что форма красивая. Тогда любая за тебя замуж пойдет, хоть и первая девка с деревни!»

- Но вы же по сей день считаетесь одним из самых ярких красавцев-мужчин отечественного кино? Почему же тогда «страшненький», со слов мамы?

- Я, может, и ничего был. Но невысокий (а коренные сибиряки ведь, как на подбор, люди крупные). Да и лицо было все в конопушках. Деревенские бабки, помню, не со зла, а действительно пытались помочь, все советовали – мол, Шурка, помажься куриным пометом, конопушки и сойдут. А то правда, плакала твоя мечта, «таких» в артисты не берут. Ты ж весь то ли мухами засиженный ходишь, то ли через сито загорал…(смеется). А волосы у меня торчали в разные стороны. Потому что парикмахерских у нас, как понимаете, не имелось. Как не было и электрических машинок. Нас подстригал тупыми ножницами местный кузнец, дядя Никанор. Всю деревню он стриг, от мала до велика. Получалось неровно – лесенкой. Ну и когда волосы отрастали, красотой и эстетикой от прически даже не пахло…



«Стихи не оставлю никогда!»



- Студентом театрального училища вы стали, по сути, убежав из дома в тринадцать лет.

- Мама все время за меня ужасно переживала! Когда я уже учился в Нижнем Новгороде (тогда это был Горький, именно горьковского училище я заканчивал), каждую неделю присылала мне огромное письмо с наставлениями как себя вести, как учиться… Хотя, конечно же, в «актерстве» она ничего не понимала. Помню, когда я уже работал в Москве, в театре, она приехала ко мне в гости. Я пригласил ее на один из своих спектаклей – пусть посмотрит, как зрители аплодируют ее сыну! Я очень хотел, чтобы мама мной гордилась! А в том спектакле, на военную тему, я играл безногого солдата. Мне привязывали правую ногу, надевали «балахонистые» штаны – и вся эта бутафория плюс специальное освещение создавали ощущение, что я – калека. Но мама такого искусства не поняла. Разглядев меня на сцене в таком виде, она заголосила на весь зал. «За что? За что моему сыночку ногу отрезали? Негодяи! И это ваш театр?!»… (смеется)

- Потрясающе!

- А когда я, уже спустя несколько лет, снялся в фильме «Десять лет без права переписки», где у меня была интимная сцена с Верой Сотниковой, мама прислала мне разгромное письмо. «Ах ты срамник! Осрамил на всю Россию-матушку!» Хотя на самом деле эпизод очень невинный, особенно по сравнению с тем, что иногда показывают в кино сегодня… Да, еще моя мама очень боялась того, что я пишу стихи. Говорила: «Санька! Не пиши! Расстреляют!» Она еще живо помнила те времена, когда за одно неосторожное слово человека могли посадить в тюрьму или сослать на край света. Сейчас, если бы мамочка была жива, она бы мной гордилась. Я уже выпустил несколько сборников своих стихов – о стране, о любви, о женщинах… Стихи – мое хобби, которое, как и любимую профессию, не оставлю, наверное, никогда.



Алтайский одессит



- А на съемках часто курьезные истории с вами происходят?

- Одну такую байку я просто обожаю! Мы снимали фильм «Зимний вечер в Гаграх», режиссер Карен Шахназаров. Помните куплет, в котором я про чемоданчик пою? «А я не уберу свой чемоданчик, А я не уберу свой чемоданчик… - ну и далее по тексту. Если обратили внимание, там в кадре, на заднем плане, в арке старинного особнячка, стоит дама с ведром. Никто ее специально туда не ставил из киношников. Эта пожилая одесситка просто во дворе выбрасывала мусор. И вдруг видит: какие-то босяки поют старинные одесские куплеты. Она встала, смотрит. Ассистенты хотели ее отправить восвояси. Но режиссер говорит: «Нет. Смотрите, как она внимательно смотрит, как серьезно реагирует. И одета то, что надо, в духе двадцатых годов». На голове какая-то блямба у нее намотана. Помню, художник по костюмам к ней подошел, интересуется: «Мамаша, что это у вас на голове»? И дамочка кокетливо так отвечает: «А на голове у меня сначала косинка (так и сказала!), а потом идет прическа». И вот женщина смотрит: парень (в смысле я) попоет куплеты, потом с кепочкой пошел. Народ ему в кепочку деньги кладет. А дублей у нас было много. Просто я не всегда попадал в фонограмму. Ну слон мне в детстве на ухо наступил, что сделаешь? Дубль, другой, третий… А она стоит с ведром и думает: вот мужик, деньги собирает и собирает, зарабатывает и зарабатывает! Когда съемка закончилась, одесситка подошла ко мне. «Милый человек! И сколько ж тебе за весь день накидали?» Я отвечаю: «Да вот мамаша, – и показываю ей бутафорские копейки, которые мы отдавали людям из массовки, – 25 копеек!» Тут у нее ведро из рук с грохотом падает! Она шепчет: «Как? Всего… 25 копеек???» И вдруг как заголосит на всю улицу: «Граждане одесситы! Да не будьте вы кацапами! Дайте этому хмырю три рубля! Не позорьте Одессу!»… На полном серьезе одесситы отнеслись к ее призыву, стали приносить мне по три рубля. Но я отказался. Наш барабанщик потом меня очень за эти отказы ругал. Говорит: «Эх ты! Вот бы мы на эти деньги погуляли!»

- К Одессе, наверное, с тех пор особое отношение?

- И у Одессы ко мне, и у меня к Одессе. Меня одесситы все время за своего принимают. Говорят: «Да вы же наш, из Одессы!» – и не верят, когда я говорю, что вырос на Алтае. После «Зимнего вечера в Гаграх» с меня там, на побережье, даже в такси денег не берут. Мол, ну как же это, брать с земляка?!



ПРЯМАЯ РЕЧЬ



«Когда я снимался в фильме Владимира Бортко «Мастер и Маргарита» (я играл директора варьете Степу Лиходеева), несколько раз перед съемками ходил в церковь. И у кого из группы ни спрашивал – все ходили, ставили свечки. И что бы ни говорили артисты – мол, мистики нет, все это чушь – не верьте. Некоторые силы – те, что выше нас – в мире все-таки присутствуют… Помню, прилетаю в Ялту, где по роману должен оказаться мой Степа. Только отъезжаем от аэропорта на машине, как вдруг – бах! Дорогу перебегает черная кошка. Я водителю говорю: «Давай подождем, пока кто-нибудь другой проедет, а потом двинемся дальше». 45 минут стояли – ни одного другого автомобиля так и не появилось! Я поплевал через плечо, перекрестился…поехали! В тот же вечер я заехал в казино и проигрался. Я не азартный человек. Но тут, такое ощущение, что как бес вселился. Просто не мог остановиться…»