«Tartar`s hang man, sycophant, and slave-in-chief»
Карл Маркс, немецкий историк — об Иване Калите, московском князе

Мы продолжаем знакомство с новой книгой Владимира Мединского «Негодяи и гении PR. От Рюрика до Ивана III Грозного». На сей раз речь о том, какую роль сыграл PR в возвышении Москвы. В западных корпорациях за PR, как правило отвечает третий человек в компании. У нас же этим занимались первые лица…

А.Васнецов. В Московском Кремле

План Невского — победа России

В XIV веке секретный план Александра Невского начал осуществляться. Князь все правильно продумал в своем путешествии по бескрайним просторам Азии в ставку великого хана. Еще тогда хитроумный Александр просчитал, что скоро, может быть, еще при его жизни, империю монголов начнут раздирать склоки в элите. Как это происходит, он хорошо знал по Русской земле. К чему приводит — тоже.

План Невского был ясен и прост. Нужно сдержать давление Запада. И накопить силы для своего собственного натиска на Восток. К моменту, когда монгольские правители начнут выпускать друг другу кишки, должен сложиться единый русский центр. Александр Невский сделал все, чтобы он появился. Пусть это будет какое-то новое место, новый город…

Появлением общерусского центра — Москвы замечательно XIV столетие. Менее чем за 100 лет городок во Владимирском княжестве поднялся настолько, что бросил вызов могущественной Орде на Куликовом поле.

МОСКВИЧИ

Городок в сапогах

Младшему сыну, как мы помним из волшебной сказки Шарля Перро, мельник оставил в наследство кота. Но это оказался не простой кот.

А Кот в сапогах.

Младший сын Александра Невского был даже не третьим, как в сказке, а четвертым. Когда отец умер, Даниилу было два года. Он получил в удел Москву — городок во Владимирской области. Для сына мельника кот казался насмешкой судьбы. Для Даниила, малолетнего сына великого князя, Москва была даже не насмешкой, а чем-то совершенно эфемерным. Поиздевались над ребенком.

Но Даниил рос, мужал, росло вместе с ним значение Москвы, и в начале XIV века он уже был родоначальником дома московских князей. Предание помещает его могилу в самом Даниловом монастыре в Москве, им же и основанном. Не имеет значения то, насколько храбрым, деятельным и мудрым он был правителем. Может, и не был ни таким, ни эдаким.

«Мужественно вооружался он на враждующих с ним, выходил на них с воинством, но утишал вражду без кровопролития». За этой округлой формулировкой из «Жития князя Даниила Александровича Московского» может скрываться все, что угодно, кроме, пожалуй, личной храбрости. Но он — родоначальник, предок, патриарх для всех московских князей, для царской династии.

Даниилу достался по жребию не кот, а город в сапогах. В возвышении Москвы поистине есть что-то волшебное. Целые поколения историков оказались загипнотизированы знаменитой фразой из лекций Ключевского про «таинственные исторические силы», помогавшие Москве.

Что за силы? Откуда? Секретный план Невского? Очень интересно! Благодаря налету конспирологии на этой формуле профессор сделал московским князьям отличный PR. Хотя сам он отчего-то их не любил. Как Карл Маркс, кстати. Буквально обзывал ничтожествами.

А ведь наверняка просто повезло этому клочку русской земли. В конце концов должно было отыскаться на широкой Руси спокойное место, где рано или поздно сложится новое ядро народа и новой государственности. 100 лет враги не опустошали Москву, и этого оказалось достаточно. А когда в ходе какой-то междоусобицы конца XIII века завоеватели сюда все-таки добрались, то, как свидетельствует его житие, «Даниил миролюбиво впустил татар в свой город, не быв в состоянии силой охранить его». Обошлось без опустошения и истребления. Снова повезло. Могло бы быть совсем по-другому.

Так или иначе, Москва продолжала создавать репутации — благодаря своему обретенному впоследствии статусу столицы великой империи. Что своему основателю Юрию Долгорукому — грубому и не шибко умному вояке, который ее и не основывал. Что первому московскому князю Даниилу, которому старшие братья оставили ее как детскую игрушку.

Но из погремушки получилась боевая граната.

ПОСТПИАР ДАНИИЛА МОСКОВСКОГО

Если честно, здесь даже не о чем говорить: родоначальник московского княжеского дома забыт всерьез и надолго. Иногда его куда более известных потомков называют Даниловичами, но, кажется, даже не представляя, почему. Обидно ему, должно быть… Хотя… Пусть и через своих наследников, а за историю он зацепился. У других и такого нет.

Тяжело потерять жену?

У большинства московских князей были прозвища — Калита, Гордый, Красный, Донской, Темный… Грозный, наконец. А Юрий вошел в историю просто как Данилович. По-мужски так — Данилыч. Сегодня мы его назвали бы интриганом. Звучит, кстати, неплохо, по-византийски: Юрий I Интриган. И двойным ударением — на первом и последнем слоге.

Ему всю жизнь, до самой смерти пришлось бороться с тверскими князьями. Собственно, тверским князем он был и убит. В те славные времена любая интрига обычно заканчивалась не понижением в должности и выведением за штат, как сейчас, а расставанием с головой.

Тверь и Москва оказались прямыми конкурентами, и одно из двух соседних княжеств неизбежно должно было подмять под себя другое.

Юрий начинал с низкого старта. Во-первых, великокняжеский престол находился у тверичей. А во-вторых, стоило ему сесть на Москве, как конкуренты в чем-то оговорили перед татарами, и его вызвали в Орду. Тверские князья тоже были мастерами политической интриги. И, похоже, они пролили, как говорил незабвенный Джон Рэмбо I, первую кровь.

Неизвестно, чем занимался Юрий в Орде целых 2 года, явившись туда по приказанию хана Узбека. Но он сумел с головой не расстаться, более того — сблизился с ханом и даже женился на его сестре Кончаке. При крещении ее назвали Агафьей. Она стала его козырем. И обстоятельства сложились так, что он смог разыграть эту карту с еще большой выгодой.

Дельце провернули с цинизмом анекдота про двух грузин: «Один сидит у могильного холмика. Подходит другой: “Тижэло потэрять жину?” — “Тижэло… Очень тижэло. Пирактичэски нивазможно!”».

У ханши оказалась очень несчастливая судьба.. Во время одной стычки она вместе с московскими боярами попала в плен к тверскому князю Михаилу. И, хотя соперники быстро замирились, успела в плену занемочь и умереть. Естественно, пошла молва об отравлении. Был ли источником этих слухов сам Юрий — неизвестно. Но только он ими воспользовался по полной программе, сразу поспешив ябедничать в Орду.

Данилыч отбивал информационный повод по полной. Или это был ивент-менеджмент, и в момент, когда ханша попала в плен, она уже была обречена? Яд — такая штука, что применить его может всякий. А соседние соперничающие княжества, естественно, были опутаны шпионскими сетями.

Русские князья оставались для татар, в сущности, пешками — одинаковыми, не имеющими особой ценности и, как в шахматах, с легкостью заменяемыми друг другом. А вот смерть татарской царевны при правильной подаче могла иметь совершенно исключительный эффект. Тут уже была игра другая — азартная, карточная. Кончака-Агафья стала для Юрия Даниловича его джокером. Контакты были налажены. То, что единственным доказательством оставались слухи, значения не имело. Решение состоялось.

Кафка при Дербенте

Сочувствующая тверскому Михаилу летопись трактует его неизбежный отъезд в Орду как акт самоотречения во имя общерусского дела. Прибыл посол: «Зовет тебя хан, поезжай скорее, поспевай в месяц; если же не приедешь к сроку, то уже назначена рать на тебя и на города твои». Сыновья говорили ему: «Батюшка! не езди в Орду сам, но пошли кого-нибудь из нас, хану тебя оклеветали, подожди, пока гнев его пройдет». Михаил отвечал им: «Хан зовет не вас и никого другого, а моей головы хочет; не поеду, так вотчина моя вся будет опустошена и множество христиан избито; после когда-нибудь надобно же умирать, так лучше теперь положу душу мою за многие души».

Герой. Мученик. Под ореолом совершенно не видно интригана, который вот точно так же отправлял в Орду своего политического соперника Юрия Даниловича. Михаил Тверской написал завещание и поехал.

Он догнал хана в устье Дона. Поднес подарки и полтора месяца жил спокойно. Его даже охраняли, чтоб никто не смел обижать его. Или стерегли, чтобы не уехал? Летопись рисует кафкианскую картину. Узбек вдруг вспомнил о деле: «Вы мне говорили на князя Михаила: так рассудите его с московским князем и скажите мне, кто прав и кто виноват». Начался процесс. Сам Узбек был одновременно и адвокатом, и судьей. Михаилу зачитали обвинение: «Ты был горд и непокорлив хану нашему, ты позорил посла ханского, бился с ним и татар его побил, дани ханские брал себе, хотел бежать к немцам с казною и казну в Рим к папе отпустил, княгиню Юрьеву отравил». Основное обвинение, как видите, уже помещалось в конце, как довесок ко всем остальным преступлениям. Юрий неплохо поработал.

А летопись просто вышибает слезу. У Михаила отобрали платье, надели на шею ярмо и повели за ханом, который ехал на охоту. По ночам руки забивали в колодки, и так как он постоянно читал псалтирь, то слуга должен был сидеть перед Михаилом и переворачивать листы.

Орда остановилась за Тереком, недалеко от Дербента. Его подговаривали бежать в горы, но герой и мученик вновь отвечал: «Если я один спасусь, а людей своих оставлю в беде, то какая мне будет слава?». Конец истории наполнен душераздирающими подробностями.

Его вывели на торг, собралась большая толпа греков, немцев, литовцев, русских, и ханский подручный сказал ему: «Знай, Михайло! Таков ханский обычай: если хан рассердится на кого и из родственников своих, то также велит держать его в колодке, а потом, когда гнев минет, то возвращает ему прежнюю честь; так и тебя завтра или послезавтра освободят от всей этой тяжести, и в большей чести будешь». Это было утонченное татарское издевательство. Вскоре появились убийцы — и среди них… московский князь Юрий Данилович.

Стоит ли приводить дальнейшие подробности? Летописец считает, что это просто необходимо. Вся эта кровь и грязь должна была пристать к Данилычу навсегда. Палачи ворвались в юрту, схватили Михаила за колоду и ударили его об стену. Стена проломилась. Михаил вскочил, но убийцы бросились на него, повалили на землю и били ногами. Наконец, один из них выхватил большой нож, ударил им Михаила в грудь и вырезал сердце. Осматривая потом место этой нелепой казни, ханский подручный сказал Юрию: «Чего же ты смотришь, что тело его брошено нагое?». Юрий велел прикрыть труп. Тело князя повезли в Москву, но когда по пути встречные русские купцы хотели накрыть его дорогими тканями и поставить в церкви, московские бояре не дали им и поглядеть на покойника и с бранью поставили его в хлеве.

Обилие деталей не оставляет сомнений в том, автором этого рассказа был непосредственный свидетель событий. Или же было с его слов «записано верно». Или так должно казаться…

Возможна еще одна версия. Этот средневековый репортаж, тянущий на Пулитцеровскую премию, — плод вымысла неведомого нам специалиста по «черному» PR. Как-то уж подозрительно много мелких фактов, причем все бьют в одну точку: вот ведь какой подлец Данилыч, чего натворил! А еще трудно представить, кто именно мог оказаться свидетелем убийства русского князя в юрте под Дербентом. Свидетелем, который к тому же сам остался жив и все это записал.

В 1320 году Юрий возвратился в Москву с ярлыком на великое княжение. Триумфатору не было никакого дела до того, что напишут про него в тверской летописи. В Москве прочитать этого не смогут. А в Твери все равно к нему хуже относиться не станут. Хотя бы потому, что это просто невозможно.

Доказательство — обстоятельства собственной смерти Юрия Даниловича. Его и вызвали в Орду по доносу еще одного тверского князя, сына того самого Михаила. А когда Юрий прибыл, этот сын Михаила его и убил. Потом его самого казнили. Круг замкнулся.

Характерная для XIV века интрига обрела типичный для этого века конец.

ПОСТПИАР ЮРИЯ ДАНИЛОВИЧА

В наши дни это имя мало что говорит, но на протяжении веков оно очень даже было в ходу. Еще князь Курбский попрекал Ивана Грозного таким предком. Та история с Михаилом тверским использовалась противниками возвышения Москвы, а потом и укрепления самодержавия на полную катушку. Простили, точнее, забыли Юрия Даниловича, когда внутрирусская разборка по проблеме «Why this loosy Moscow is always the 1st?» окончательно прекратилась. А, как говорил один величайший пиарщик, нэт проблемы — нэт и человека. Точнее говорил он наоборот. Но в нашем случае от перемены мест слагаемых смысл не меняется.

А.Васнецов. Московский Кремль при Иване Калите

Калита

Калита — это даже не просто кошелек. Это целый такой кожаный портфель, полагающийся менеджеру среднего звена. В Древней Руси для удобства эти портфели носили пристегнутыми к поясу. И держали в калитах не всякие дурацкие бумажки типа накладных, счетов-фактур и копий договоров, а деньги. Наличные.

После смерти Ивана Калиты народное сознание без сомнения помещало его в райские кущи. О нем слагались произведения народного (и церковного) творчества. Ну и само его прозвище свидетельствовало уже о таком благом качестве в глазах всех христиан, как нищелюбие. Нуждающихся одаривал он из своей Калиты.

На самом деле все было совершенно иначе. В этом, извините, разница, где правда, а где PR. Современники дали князю такое имя не за щедрость, а за его скопидомство. Завидовали, наверное. Ну а в наши времена считается, что Калитой московского князя прозвали за богатство.

«Значительно пополнил свою казну», — свидетельствует энциклопедический словарь «История Отечества с древнейших времен до наших дней». По нашему, современному сказали бы – «значительно увеличил московский бюджет».

Крепкий хозяйственник

У Иван Данилыча все было схвачено. Великим князем мог быть лишь тот, кто больше всех «переводит» денег в Орду. Значит, надо обеспечить финансовые трасферы с регионов — себе, а потом, частично, в «федеральную» казну. То есть, заняв высокий пост, сесть на денежные потоки… В общем, все знакомо, все ясно. Князь-финансист, откупщик по налогам.

Наши, кстати, учились коррупции у татарских завоевателей. Сколько было случаев, когда собранная дань не доходила до конечного получателя, ордынского хана, а оседала по карманам у исполнителей — баскаков, послов, мелких князьков.

Система отъема части общерусской дани в собственную калиту действовала превосходно. Единственное, что требовалось от Калиты — сохранять свой пост. А ради этого все средства хороши. В том числе и PR. Точнее, так: цель оправдывает средства, а прикроет грех PR.

Ключевский пишет, что на «Руси привыкли смотреть на московского князя как на образцового хозяина, на Московское княжество — как на самый благоустроенный удел». Вот этот образ крепкого хозяйственника он и культивировал. А что, крепкие хозяйственники при любом режиме нужны. Главное, чтоб не брал слишком много. Правильно избранная доминанта имиджа превращала любое его разумное действие (а других Калита, кажется, и не совершал) в своего рода символический жест. Вот обнес он посады вокруг Кремля дубовыми стенами, что сделал бы любой правитель, будь у него деньги. И это деяние до сих пор упоминается в учебниках по москвоведению как пример его чрезвычайной мудрости и рачительности.

Озаботился хозяин будущей столицы созданием соответствующего инвестиционного климата — и историки пишут о том, как хлынули в его пределы дельные люди со всей страны. Вот Костомаров: «Бояре оставляли других князей, переходили к московскому князю и получали от него земли с обязанностью службы; за боярами следовали вольные люди, годные к оружию. В Москву переселялись и иноземцы, и даже татары — принимали крещение и становились русскими. В числе таких татарских выходцев был мурза Чет, родоначальник фамилии Годуновых и предок Бориса, царствовавшего на русском престоле».

Знатный киевский боярин Родион, ставший родоначальником фамилии Квашниных, прибыл в Москву со всем своим двором — 1700 человек. По тем временам — население целого города! Из Пруссии выводил свой род московский боярин Андрей Иванович Кобыла, родоначальник царской династии Романовых.

И Ключевский, и Костомаров отмечают, что Иван Калита умел наводить порядок, очистил свою землю от воров, водворил в ней общественную безопасность. Иван умел ладить с Узбеком, постоянно ездил в Орду, и в результате ему удавалось избегать визитов этих «татей». «Перестали поганые воевать русскую землю, — свидетельствует летопись,- наступила тишина по всей земле». Банальным разбойникам при таком раскладе, конечно, тоже не поздоровилось.

«Историки высказывали удивление по поводу “таинственных исторических сил, работавших над подготовкой успехов Московского княжества с первых минут его существования”. Приведенные слова В. О. Ключевского оказали глубокое влияние на русскую историческую мысль», — пишет Скрынников. Калита ответил бы на это излюбленным присловьем целых поколений наших бюрократов о том, что не болтать надо, а работать, что меньше слов — больше дела, что делами, а не словами надо доказывать, верить только делам… Вариантов много. Отличие только в том, что он действительно был эффективным управленцем, умевшим быстро оценивать и осваивать открывавшиеся ресурсы.

Однако, возвращаясь к нашей основной теме, нужно отметить, что PR образцового хозяина был лишь производной от его основной деятельности. Хотя и собственно отвлеченные PR-мероприятия он тоже проводил.

Сперва — митрополия, метрополия — потом

Москва стала одним из главнейших городов на Руси. Но «одним из» в глазах общественности ровным счетом ничего не значит. Первый — это да. Надо было менять статус. И стать главным городом — поначалу хотя бы в чем-то одном, в какой-то одной сфере. Млучай вскоре представился.

Еще в самом конце XIII столетия киевский митрополит перебрался во Владимир. Это было логично: южная Русь обезлюдела, а на северо-востоке страны что-то намечалось.

При Калите главой русской церкви был Петр. Он заезжал в Москву все чаще, жил в ней все дольше — с ним московский князь сумел сдружиться. Иван уговаривал Петра остаться навсегда, тот обещал… Но с переносом митрополии, столицы митрополита, из Владимира в Москву Петр что-то медлил.

Тогда в качестве залога этой новой прекрасной дружбы светский правитель взялся построить каменный собор — первый в Москве. Митрополит загорелся идеей и уговорил князя возводить Успенский собор — по образцу владимирского. Поначалу заложен был скромный одноглавый храм: прижимистый Калита искал бюджетное решение для PR-акции по переносу церковной столицы в Москву. Но важно его символическое значение. Московский Успенский собор продолжил традицию самых первых русских софийных храмов в Киеве и Великом Новгороде, подражавших Софийскому собору в Константинополе. В глазах православных возникла символическая цепочка: Киев — Новгород — Владимир — Москва… А митрополит, пока собор строился, был привязан к Москве. Де-факто она уже стала митрополией.

Если самым дорогим автомобилем в истории России была «Нива», якобы подаренная Березовским (по его словам) Татьяне Дьяченко в каком-то лохматом году, то самой дорогой постройкой — эта скромная церковь, удержавшая митрополита в городке на Москве-реке.

В 1327 году собор был освящен, но Петр не дожил до этого торжества. Обещал остаться — и остался в Москве навсегда. Он был похоронен в новом соборе, где своими руками вытесал себе гроб (такие нехитрые нравы были у высших иерархов церкви в те простые и честные времена).

Вскоре в Успенский собор была перенесена икона Владимирской Богоматери. Она на века стала главной святыней Русского государства.

Преемник Петра уже не хотел жить во Владимире. «Так Москва стала церковной столицей Руси задолго прежде, чем сделалась столицей политической», — писал Ключевский.

Перенос кафедры произвел сильнейшее впечатление на православных. Московский князь, который теперь действовал рука об руку с высшим пастырем, воспринимался как национальный лидер. Да, теперь, что бы он ни делал, в глазах народа на нем лежало благословение верховного святителя русской церкви… А то, что финансовые потоки церковных денег теперь тоже шли через Москву, было небольшим, но приятным дополнением.

На следующий год после закладки собора Иван Калита получил от хана официальный ярлык на великое княжение, и Москва стала русской столицей.

Если Тверь не сдается…

Калита причислен к пантеону московских богов. Даже боязно говорить о нем что-то, что не вписывается в хрестоматийный глянец. Но что поделать, он был беспощаден к врагам Рейха — Орды. Сравнение вполне уместное: тактика татар на подконтрольных землях была та же, что и у немцев на оккупированных территориях. За каждую партизанскую вылазку каратели выжигали деревни.

Когда в Твери произошло восстание против татар, Калита поехал в Орду и возвратился с 50 000 татар. По ханскому приказу они «положили пусту всю землю Русскую» — выражение летописца. Опустошили… Но Москву не тронули.

Тверской князь Александр бежал в Новгород, потом в Псков. Естественно, Калита был беспощаден не к врагам рейха, а к своим собственным. Честно говоря, есть серьезные основания подозревать в этом и коллег Штирлица из НСДАП. Сама же формулировка про «беспощадность к врагам рейха» была рождена творческим гением создателей знаменитого фильма — в нацистской Германии она никогда не употреблялась.

Воевать с Псковом, где осел Александр тверской, Калита не хотел. Для того, чтобы выкурить оттуда тверского князя, он придумал беспрецедентную PR-акцию. Впервые московский государь задействовал ресурс, который находился под рукой, — церковь. Митрополита подговорили проклясть и отлучить от церкви князя Александра и весь Псков, если они не исполнят требование князей. На практике это означало закрытие всех псковских церквей. Теперь непослушные псковитяне не имели возможности ни покойника отпеть, ни ребенка крестить. Жизнь встала. Закрытие храмов означало для Древней Руси такой же системный кризис, какой сегодня означало бы закрытие ЗАГСов, банков и метро одновременно.

Пришлось Александру бежать дальше — в Литву.

Здесь есть какая-то загадка, но уже через полтора года Александр неожиданно вернулся в Псков и спокойно там правил несколько лет. А потом надумал возвратиться в Тверь. Путь на родину лежал через Орду. В 1337 году тверской князь отправился сам к Узбеку. «Я сделал много зла тебе, — сказал он хану, — но теперь пришел принять от тебя смерть или жизнь». Узбек сказал на это: «Князь Александр смиренной мудростью избавил себя от смерти». И позволил ему занять тверской стол!

Известно, что этой поездке в ханскую ставку предшествовали какие-то переговоры… Нам остается только предположить, что восстание, поднятое при непосредственном участии Александра, имело слишком большой резонанс. И татарской пропаганде (тоже ведь не дураки были) было выгодно получить этого князя смиренным и кающимся, готовым принять от хана и жизнь, и смерть. Во всяком случае, гораздо выгоднее, чем очередной банальный труп.

Иосиф Сталин, несомненно, идейный наследник ордынского PR, точно так же порой прощал раскаявшихся товарищей из враждебных ему партийных группировок. До поры до времени возвращал льготы, давал какие-то должности, звал даже в гости. Восточное лицемерие вождя было абсолютно органичным. Несколько позднее раскаявшиеся товарищи подвергались абсолютно новым обвинениям — и уничтожались. Если враг не сдается, то его уничтожают, не правда ли?

Возвращение Александра — новый виток борьбы между Москвой и Тверью. Кто-то из двух должен был в ней погибнуть, и в 1339 году Калита, опережая врага, отправился в Орду. Потом приказ явиться получил Александр — «и был рознят по составам вместе с сыном». То есть их обоих изрубили. Все как раньше.

Тверь была унижена, уничтожена, прикончена. А в Москве ликовали и водили хороводы.

Увы, жестокость, унаследованная от татарских ханов — «царей», была вполне в духе времени.

«Восемнадцать лет его правления были эпохою первого прочного усиления Москвы и ее возвышения над русскими землями», — говорит Костомаров. Восемнадцать лет у власти — как у Брежнева. Это просто совпадение, никаких параллелей мы строить не будем. Но при Иване I Калите Русь впервые со времен Ярослава Мудрого почувствовала вкус стабильности.

ПОСТПИАР КАЛИТЫ

Инвестиционная группа «Калита Финанс». Деревянные дома от компании «Калита». Чугунные печи и стальные двери «Калита». Одна из последних попыток вдохнуть жизнь в почивший АЗЛК с помощью лимузина «Иван Калита». И прочая, и прочая… Это имя — популярный бренд, точнее, источник создания новых брендов. Будь у Калиты правонаследники, они бы озолотились.

Его популярность может показаться загадочной, потому что к реальному историческому персонажу отношение имеет самое отдаленное. Объяснение надо искать в современном политическом PR.

Крепкому хозяйственнику Юрию Лужкову нужен был некий исторический образец, продолжателем дела которого он сам мог бы себя считать. А главное, чтобы в этом была уверена общественность. Крепкий хозяйственник Калита оказался тут очень даже к месту, особенно с учетом всероссийских амбиций, которые одно время, помнится, питал мэр Москвы. А Калита — это вам ведь не просто московский князек, а активнейший «собиратель» русских земель под Московским флагом. Из его окружения (конечно, Юрия Михайловича, а не Ивана Даниловича) и начали расходиться те волны почтительного отношения к сему историческому персонажу, которые сделали на Руси имя Калиты известным, как никогда ранее. Ну, если не считать непосредственно времени его правления.

За Калиту можно только порадоваться. Хороший был князь. И с PR ему последние 20 лет шибко повезло.



ЗАГОВОР ИСТОРИКОВ

Два-с. Умеренность и аккуратность

Такое впечатление, что классики нашей историографии составили какой-то заговор против XIII и XIV веков. Соловьев дал периоду уничижительную и красочную характеристику: «Действующие лица действуют молча, воюют, мирятся, но ни сами не скажут, ни летописец от себя не прибавит, за что они воюют, вследствие чего мирятся; в городе, на дворе княжеском ничего не слышно, всё тихо; все сидят запершись и думают думу про себя; отворяются двери, выходят люди на сцену, делают что-нибудь, но делают молча». Ключевский тоже по-своему постарался: «Все московские князья до Ивана III как две капли воды похожи друг на друга, так что наблюдатель иногда затрудняется решить, кто из них Иван и кто Василий… Московские Даниловичи отличаются замечательно устойчивой посредственностью — не выше и не ниже среднего уровня».

Будь это так, нам не о чем было бы писать. К счастью, это не так. Но какое-то объяснение у этой традиции негативного PR московских князей должно быть…

Нам кажется, причина в том, что они обогнали время — причем не только свое, но и XIX век, когда выпускали сии труды упомянутые историки. Вот Ключевский дает анализ деятельности первых московских князей… Он зачем-то желает их непременно «разоблачить». И в результате разоблачается сам.

«Разоблачение» второе (первое было — их посредственность). «Это князья без всякого блеска, без признаков как героического, так и нравственного величия. Во-первых, это очень мирные люди; они неохотно вступают в битвы».

«Разоблачение» третье. «Не блистая ни крупными талантами, ни яркими доблестями, эти князья равно не отличались и крупными пороками или страстями. Это делало их во многих отношениях образцами умеренности и аккуратности».

«Разоблачение» четвертое (самое странное). «Не блистая особыми доблестями, эти князья совмещали в себе много менее дорогих, но более доходных качеств. Прежде всего эти князья дружно живут друг с другом. Московское княжество было, может быть, единственным, не страдавшим от усобиц собственных князей. Потом московские князья — очень почтительные сыновья: они свято почитают память и завет своих родителей. Поэтому среди них рано складывается наследственный запас понятий, привычек и приемов княжения. Отсюда твердость поступи у московских князей, ровность движения, последовательность действий…»

«Разоблачение» пятое (самое главное). «XIII и XIV века были порой всеобщего упадка на Руси, временем узких чувств и мелких интересов, мелких, ничтожных характеров. Когда в обществе падают общие интересы, положением дел обыкновенно овладевают те, кто энергичнее других действует во имя интересов личных… Они лучше других умели приноровиться к характеру и условиям своего времени и решительнее стали действовать ради личного интереса. С ними было то же, что бывает с промышленниками, у которых ремесло усиленно развивает сметливость и находчивость за счет других высших качеств и стремлений. Купец, чем энергичнее входит в свое купеческое дело, забывая другие интересы, тем успешнее ведет его».

Замените промышленника и купца на бизнесмена, и поймете, что раздражало интеллигента XIX века (а Ключевский — классический интеллигент, начиная с разночинского происхождения и кончая университетскими званиями) в деловитых князьях Даниловичах. Прагматичные технократы XIV века все еще оставались непонятыми пять столетий спустя.

Сегодня «разоблачения» интеллигента Ключевского воспринимаются с противоположным знаком. А именно как разработка PR-кампании для продвижения имиджа московских князей. (Кроме, конечно, посредственности). Черновой вариант, естественно, надо еще дорабатывать, но для обсуждения годится. Этот образ резонирует с базовыми ценностями современного общества. Это странный феномен, но нам Даниловичи кажутся ближе, чем нашим предкам. Да и посредственность, уж будем честными сами с собой, — весьма ценное боевое искусство для офисных клерков.

Подводя черту под заговором наших отечественных историков, вынуждены отметить, что как бы они ни ерничали над князьями-бизнесменами, до высшего образца им было еще далеко. Наших московских и питерских историографов переплюнул немец Карл Маркс. Помимо всего прочего ведь он был еще и историком — ну, в своем роде. Примерно в том же смысле, который вкладывал неизвестный в роковом разговоре с председателем правления МАССОЛИТа: «А-а! Вы историк? — с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз. — Я — историк, — подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: — Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!».

Ненависть к капиталистам у Маркса органично сочеталась с русофобией. Благодаря последнему малопочтенному качеству его слова об Иване Калите до сих пор любят повторять украинские националисты: «Карл Маркс писав, що він поєднував “риси татарського ката, блюдолиза і головного раба”». По-русски это будет так: «Смесь татарского заплечных дел мастера, лизоблюда и верховного холопа» (эти слова мы и вынесли в эпиграф). Хуже не скажешь.

ПОСТПИАР ДАНИЛОВИЧЕЙ

Советская школа давала определенные конкурентные преимущества (хотя тогда говорилось про «крепкие знания»). Вне зависимости от рода деятельности человек, получивший образование в СССР, обладал неким культурным багажом, который позволял относительно легко осваивать новые сферы деятельности. Все очень пригодилось при смене общественной формации, когда множеству людей одновременно пришлось искать совершенно новую работу.

Так или иначе все устроилось, но вопрос, несомненно, глубже. У всех нас есть представление о том, что на протяжении веков нами правили мудрые князья, под руководством которых наши предки и создавали нашу великую страну. Данное представление — базисное, оно заложено где-то в фундаменте мировоззрения, в основах культуры. И пускай мало кто перечислит московских князей с той легкостью, с которой мы делаем это в данной книге.

В каждодневных трудах и заботах о них и годами не вспомнишь. Но на уважении к собственной истории, которую писали эти деятели, строится уважение и доверие к власти, уверенность в будущем страны. Так что в целом советское образование сделало Даниловичам хороший PR.

А.Васнецов. Московский Кремль при Дмитрии Донском

БУДУЩИЙ ДОНСКОЙ

Путь на Куликово поле

Даже Ключевский не находит, что бы такого неприятного сказать про этого князя: «В шести поколениях один Дмитрий Донской далеко выдался вперед из строго выровненного ряда своих предшественников и преемников. Молодость (умер в 39 лет), исключительные обстоятельства, с 11 лет посадившие его на боевого коня, четырехсторонняя борьба с Тверью, Литвой, Рязанью и Ордой, наполнившая шумом и тревогами его 30-летнее княжение, и более всего великое побоище на Дону положили на него яркий отблеск Александра Невского».

Дмитрий взошел на престол Москвы в 9 лет. Понятно, что соседи решили воспользоваться тем, что Русью теперь собирается править третьеклассник. К тому же в Орде же началась, по выражению летописца, «великая замятня». Ханы постоянно менялись, причем каждый последующий убивал предыдущего, и тому натупала хана. Первым подсуетился суздальский князь, в неразберихе отхватив ярлык на великое княжение.

И в 1362 году 11-летний Дмитрий выступил из Москвы в свой первый поход, чтобы изгнать суздальского самозванца из Владимира. И изгнал.

Потом он женился на его дочери, подчинив себе Суздаль, а еще несколько позже повторил на землях этого княжества PR-прием своего деда против Пскова (Ключевский был прав, говоря про «наследственный запас понятий, привычек и приемов княжения»). Когда в Нижнем Новгороде возникли «сепаратистские настроения», Дмитрий отправил туда послом Сергия Радонежского. Сергий затворил все церкви и запретил все церковные службы. Опять — ни креститься, ни жениться, ни помереть. Нижегородское «метро» тоже встало. Нижний вскоре выразил лояльность Москве.

У этого случая на Руси был широкий резонанс. Страна получила новый сигнал о том, на чьей стороне окончательно и бесповоротно церковь. Адресованное народу послание в массовом сознании раскрывалось так: «Православная церковь, заступница Русской земли перед Богом, обороняет Москву». Элиты восприняли его по-другому: «Союз церкви и московского князя по-прежнему крепок».

Дмитрий не был наивным человеком, а уж окружавшие его бояре и вовсе съели не одну сотню собак в делах войны и мира. К небесной защите было решено добавить реальные укрепления. В 1367 году князь заложил каменный Кремль. Москва стала Белокаменной. Разумное и дорогостоящее мероприятие по укреплению столицы московских князей отозвалось мощным PR-эффектом. В глазах Руси Москва превратилась в твердыню, объединившую военную силу, политическую и церковную власть. «Как за каменной стеной» — это с той поры про Москву.

Белокаменная — это уважительное имя держится за столицей вплоть до сегодняшнего дня (хотя еще в конце XV века был построен новый Кремль из красного кирпича с его знаменитыми двурогими зубцами-мерлонами).

Между тем в Орде после кровавой чехарды вроде бы утвердился новый хан Мамай, и очередной тверской Михаил сумел выпросить у него ярлык на великое княжение. На всякий случай хан отправил его на Русь с военным отрядом некого ордынского вельможи .

Дмитрий, узнав эту новость (ах, как хочется написать историко-приключенческий роман о работе разведки и контрразведки в период ордынского ига (ясное дело, не найдется на это времени)), взял присягу с горожан на великое княжение Михаила не пускать, а от татар отбиваться. Сам он встал с московским войском под Переяславлем.

Татарский посол отправил гонцов к Дмитрию с приказанием явиться к ярлыку — к присяге. В ответ он получил: «К ярлыку не еду, Михаила на княжение Владимирское не пущу, а тебе, послу, путь чист!».

Такого на Руси не было с рокового 1237 года, когда явились полчища Батыя… «Путь чист!» Это обычно понималось как «Пошел вон!». Однако посол проявил невиданную для того времени дипломатическую гибкость (Восток все-таки - дело тонкое!) и предпочел сделать вид, что это приглашение в гости. Он не поскакал жаловаться в Орду, а дисциплинированно прибыл к Дмитрию. Был принят с почетом, получил богатые дары. Никаких репрессий не последовало.

Этот случай стал широко известен. Элиты восприняли его как прецедент. Значит, татарам можно не подчиняться. Народ повторял фразу: «Путь чист!». Значит, татар можно посылать куда подальше. Дальнейшие события показали, что и те и другие правильно истолковали месседж Дмитрия.

А события развивались стремительно. Мамай пошел на Рязань, Дмитрий Иванович кликнул сбор и впервые со времен Батыя русское войско встало на пути татар на берегу Оки, закрывая путь на Москву. И хотя Рязань Мамай пожег, перейти через реку и вступить в бой с основными силами русских он не решился. Он просто ушел, потеряв в стоянии на Оке престиж непобедимой татарской армии.

В Нижнем схватили и изрубили мамаева посла Сарайку (Сары-ака), полностью уничтожив и сопровождавший его татарский отряд — тысячу. В случае с тверской кобылой такой мятеж вызвал масштабную карательную экспедицию и опустошение Руси. Теперь все ограничилось адекватным разорением нижегородчины. Мы — вам, вы — нам, как в открытой русской драке. Значит, можно! Был создан еще один прецедент.

Потом состоялось еще две битвы с татарами — одна на реке Пьяне (неудачная), другая на реке Воже (удачная). Может и на Пьяне сложилось бы по-другому, если бы не подвели разведка да русская национальная привычка проводить время на природе за бутылкой. «Особенности национальной рати» — такой кинолубок мог бы снять Александр Рогожкин. «Доспехи свои поклали на телеги и в сумы, рогатины, сулицы и копья не были приготовлены, иные не были еще насажены, также не были приготовлены щиты и шлемы, - писал Соловьев. - Было время в конце июля, стояли сильные жары, и ратники разъезжали, спустивши платье с плеч, расстегнувши петли, растрепавшись, точно в бане; если случалось где найти пиво и мед, напивались допьяна и хвастались, что один из них выедет на сто татар». Нападение оказалось неожиданным. Его последствия — самыми печальными.

Но на войне как на войне. Дальше было Куликово поле.

Устный агитплакат

«Не болтай у телефона, болтун находка для шпиона!» Или просто: «Не болтай!». Или: «Болтун — находка для врага!». Или: «Болтать — врагу помогать». Все это вариации одного сюжета на четырех советских пропагандистских плакатах. Схожее послание содержится и на английском плакате времен Второй мировой войны: «Careless talk costs lives». Или вот еще один, тоже английский: крыса в круглых очках подбирается к мешку с надписью «War Secrets». Слоган: «Starve him with silence» — «Умори своим молчанием мерзкую тварь!».

Такие агитплакаты в военное время украшают улицы городов. А в мирное время их репринты можно увидеть на рабочих местах в фирмах, которым есть что скрывать от конкурентов. Они украшают офисный мир в качестве лояльного корпоративного юмора.

В пропагандистском обеспечении войны XIV века роль таких плакатов выполняли устные или записанные (но тоже предназначенные для устного распространения) рассказы, которые должны были донести до населения простые истины военного времени. Вот три примера «устных агитплакатов» с общим посылом: «Не хвастай!». Такие случаи почему-то в источниках XIV столетия встречаются постоянно. Видимо, проблема была актуальной.

Выдвинувшись тогда на Пьяну, русские узнали, что татары еще далеко. «Кто может стать против нас?» — говорили они, и стали ездить в простом платье… А дальше — смотри выше.

Несколько раньше была другая битва с таким же зачином и с теми же последствиями. Некий князь рязанский собрал большое войско и вышел навстречу московским полкам. По словам московского летописца, рязанцы говорили друг другу: «Не берите с собою ни доспехов, ни щитов, ни коней, ни сабель, ни стрел, берите только ремни да веревки, чем взять боязливых и слабых москвичей». Прекрасен комментарий летописца: «Рязанцы, люди суровые, свирепые, высокоумные, гордые, вознесшись умом и возгордившись величанием, помыслили в высокоумии своем, полуумные людища, как чудища». И были разбиты.

На конец века приходится «устный агитплакат», в котором хвастовство погубило уже самих москвичей. Войско татарского хана Тохтамыша осадило белокаменный Кремль. Внутри добрые люди молились день и ночь, а другие вытащили из погребов боярских меды и начали пить; хмель ободрил их, и они стали хвастаться. «Нечего нам бояться татар, город у нас каменный, крепкий, ворота железные, - говорили они. - Татары долго не простоят под городом, потому что им будет двойной страх: из города будут нас бояться, а с другой стороны — княжеского войска, скоро побегут в степь». Некоторые вошли на стены и начали всячески ругаться над татарами. Те грозили им издали саблями… А потом изменники отворили ворота, и все жители были перебиты.

«Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати», — было бы написано на самом популярном пропагандистском плакате XIV столетия, если бы в те времена существовало светское изобразительное искусство. Грубый солдатский юмор, прописные истины, героические образы… Вот, пожалуй, все направления, которые существуют в этом пропагандистском жанре.

На середину XIV века приходится создание трагического и духоподъемного произведения «Повесть о разорении Рязани Батыем». Нам неизвестно, насколько широкое она имела хождение. Но легендарный рязанский богатырь Евпатий Коловрат, прославленный в ней, стал героем народного эпоса. В череде событий более чем столетней давности обнаружился герой, которому должны были подражать новые ратники Руси. Повесть появилась очень вовремя: возникли силы для ответного удара, а враги оставались теми же.

Евпатий приезжает из Чернигова в родную Рязань и видит страшное разорение. «И воскричал Евпатий в горести души своей, распаляяся в сердце своем. И собрал небольшую дружину — 1700 человек, и погнались вослед безбожного царя, и едва нагнали его, и внезапно напали на станы Батыевы. И начали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпатий так нещадно, что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек ими. Почудилось татарам, что мертвые восстали. Евпатий же, насквозь проезжая сильные полки татарские, бил их нещадно».

Потом Батый допрашивал раненых, попавших в плен, кто такие? Те сказали, что из полка Евпатия Коловрата. На него отправился родственник Батыев Хостоврул, который похвалялся (и этот хвастался!), что приведет к царю Евпатия живого. «Евпатий же был исполин силою и рассек Хостоврула напополам до седла. И стал сечь силу татарскую, и многих тут знаменитых богатырей Батыевых побил, одних пополам рассекал, а других до седла разрубал. И возбоялись татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество пороков, и стали бить по нему из бесчисленных пороков, и едва убили его».

Концовка не безнадежна. Батый, пораженный храбростью русского богатыря, которого смогли убить только из камнеметов, отдал его тело уцелевшим воинам из его отряда, а их самих отпустил. В реальности, конечно, никого бы хан не стал отпускать, всех бы порубил. Но тут, с одной стороны, действует традиция рыцарской средневековой литературы, а с другой — надо было вдохнуть перед грядущими битвами оптимизм.

Пафос же тот самый, что у Константина Симонова в его знаменитом: «Сколько раз увидишь его — столько раз его и убей». Тот же, что и на военном плакате с русским солдатом в маскхалате и ушанке, который держит на ладони горсть стреляных гильз: «Бей так: что ни патрон, то немец!». Впрочем, здесь тоже был вариант: солдат в каске и с надписью «Стреляю так…». Далее по тексту.

Против татар можно и нужно обнажить оружие — и рубить, не думая о последствиях! Пример был очень своевременным.

В ПОЛЕ PR

Не вру, ей-Богу, скажи, Серега!

Борьба Руси за независимость имела своего духовного лидера. Им стал святой отшельник Сергий Радонежский. Он мог предсказывать будущее — и предсказал победу на Куликовом поле.

За напластованиями житийной литературы трудно разглядеть его личность. Но он пользовался непререкаемым авторитетом покровителя, заступника и охранителя государства и церкви.

Есть красивое предание о том, как Варфоломей (его мирское имя) стал монахом. Если же попытаться взглянуть на его жизнь без привлечения высших сил, то станет ясно, что по психологическому складу он полностью отвечал развернувшемуся тогда монастырскому движению. Больше того. Сергий это движение возглавил.

В эти времена в лесах за городком Раднежем Сергий построил новую церковь во имя Святой Троицы. Сейчас на этом месте великолепный архитектурный ансамбль Троице-Сергиевой лавры.

Ранее мы упоминали, как Сергий закрытием церквей вернул под длань Дмитрия, будущего Донского, Нижний Новгород. В 1385 году святой установил вечный мир между соперниками Дмитрием и Олегом рязанским. Но самую громкую славу принесло ему то, что Дмитрий, собираясь идти на Мамая, ездил к нему за благословением. Сергий предрек победу, назвал борьбу за свободу священной и благословил князя на брань. Об этом знали в войсках перед битвой. Об этом стало широко известно и ранее — когда надо было собирать коалицию для похода. Предсказание сбылось, благословение подействовало, русские победили.

За 600 лет до Олимпиады-80

Для того чтобы перед глазами русского войска постоянно было напоминание о его благословении, Сергий дал Дмитрию в помощь двух своих монахов — Пересвета и Ослябю. Или не давал?

Вот что пишет Костомаров: «Впоследствии сложилось предание, будто святой игумен благословил идти на брань двух иноков своей обители: бывших бояр Пересвета и Ослябю; и оба они пали в битве. Так как об этом событии нет известия ни в древнем Житии Сергия, ни в старых летописных редакциях, то едва ли можно признать его исторически верным; но оно, утвердясь в воображении потомков, имело важное нравственное влияние, возвышавшее в памяти потомков как Сергия, так и его монастырь».

Действительно, в нашей памяти имя Пересвета утвердилось. Большая Советская энциклопедия в его существовании не сомневается. Любой школьник может своими словами пересказать, как русский богатырь Пересвет сошелся с татарским богатырем перед началом битвы. Оба мгновенно погибли, но наш остался в седле, что стало знаком: враг будет разбит, победа на Куликовом поле будет за нами!

Современная энциклопедия «Кругосвет» более осторожна, чем БСЭ. «Согласно легенде, по просьбе великого князя Дмитрия Ивановича преподобный Сергий Радонежский передал братьев-иноков предводителю русского войска перед решительным сражением с татарами, предсказав при этом победу над захватчиками».

Здесь очевидна последующая PR-обработка результатов знаменитого сражения.

Поединок Пересвета с Челубеем, произошедший 8 сентября 1380 года, описан в «Сказании о Мамаевом побоище» (XV век) и «Никоновской летописи» (XVI век). Через 100 и 200 лет были известны мельчайшие детали. На голове Пересвета был шлем, покрытый сверху монашеским куколем, закрывавшем голову, плечи, грудь и спину и покрытый везде изображением креста (эту одежду воин-монах получил от преподобного Сергия). Сомневаться в том, что со слов свидетеля-очевидца «записано верно», и в этом случае не приходилось. Соперники, «ударились крепко копьями, едва земля не преломилась под ними, и свалились оба с коней на землю и скончались». Откуда школьный учебник взял, что Пересвет и мертвый оставался в седле, неизвестно. Ослябя, кстати, не погиб, хотя и был ранен на Куликовом поле. Если, конечно, тоже существовал.

Неужели в подаче героического эпизода русской истории нарушено первейшее универсальное правило PR — никогда не говорить неправду?

А вот и нет. Скорее, здесь задействована вторая часть этого правила — говорить ту правду, которая нужна. Павших в битве хоронили прямо на Куликовом поле, но — внимание! — тело Пересвета привезли в Москву. Монаха-богатыря погребли в храме Рождества Богородицы в основанном Сергием Радонежским Симоновом монастыре. Рядом с ним позднее похоронили и его брата Андрея Ослябю, который закончил свой жизненный путь в монастыре. Их могилы бережно охраняли в течение многих веков — вплоть до 1928 года, когда на территории Симонова монастыря устроили завод.

Пиарить победы легко

Куликовская битва была неизбежна, как победа коммунизма. В 1377 году умер сильный человек Русско-Литовского княжества Ольгерд Гедиминович, и там началась смута. Это давало Дмитрию некоторые гарантии от войны на два фронта. В 1379 году Мамай, который не был чингизидом, прямым потомком Чингисхана, объявил себя ханом — «царем царей», по выражению русской летописи. Он стал узурпатором, и теперь Мамаю предстояло отвоевывать свое положение в татаро-монгольской усобице с ханами Тохтамышем и Тимуром (Тамерланом). Оставлять за спиной поднимающуюся Русь он не мог. А громкая победа над ней укрепила бы его репутацию перед решающими битвами ордынской гражданской войны.

Ни тому ни другому тянуть было нельзя, а отступать — некуда. Отказаться от решительной битвы для Дмитрия означало бы отказаться от самого себя. Его психологический профиль точно обрисован Соловьевым: «От страха перед татарами начал отвыкать русский народ и потому, что со времен Калиты перестал испытывать их нашествия и опустошения; возмужало целое поколение, которому чужд был трепет отцов пред именем татарским; московский князь, находившийся в цвете лет, в самом полном развитии сил, был представителем этого нового поколения». Сохранилось описание внешности Дмитрия — без пяти минут Донского. «Бяше крепок и мужествен, и телом велик, и широк, и плечист, и чреват вельми, и тяжек собою зело, брадою ж и власы черн, взором же дивен зело».

Под ясным взором могучего чернобородого толстяка выдвигалась огромная рать. Такой прежде никогда не бывало на Руси — 150 000 человек.

Сам ход Куликовской битвы разобран военными историками во всех деталях, нас же интересует то, как она была освоена средствами PR.

Пиарить победы легко. Но такое небывалое событие, как военная торжество Руси над Ордой, требовало совершенно оригинальной и необычной подачи. Военно-политической элите, возглавляемой Дмитрием Донским, было совершенно ясно, что это только первое из многих сражений, которые ждут впереди. На этом пути неизбежны поражения. Куликовская битва должна была представать грозным символом начавшейся борьбы за независимость и свободу. Они будут обретены — в конце концов, после многих потерь, к которым следует быть готовым.

Прежде всего, никто не скрывал, какой ценой досталась победа на Куликовом поле. Если ранее, в битвах Александра Невского, подчеркивалась незначительность людских потерь, и именно это было самым неоспоримым доказательством успеха, то теперь все делалось наоборот. Широко стало известно предание о том, как великий князь велел счесть, сколько осталось в живых после битвы, и ему донесли, что осталось всего 40 000, тогда как в битву вступило больше 400 000 человек. Цифры совершенно легендарные и малореальные.

Но важно обозначенное соотношение живых и мертвых. Вот какой ценой дается день победы — этот праздник со слезами на глазах! Во всех сказаниях Мамаево побоище представлено, с одной стороны, как великое торжество, с другой — как событие плачевное. «Была на Руси радость великая, но была и печаль большая по убитым от Мамая на Дону. Оскудела совершенно вся земля Русская воеводами, и слугами, и всяким воинством, и от этого был страх большой по всей земле Русской», — говорит летописец.

Военные потери явно преувеличены, и это было необычно.

Почетное прозвище навсегда связало имя Дмитрия Донского со знаковым событием в истории всей Руси. Но во время знаменитой битвы у слияния Непрядвы с Доном он был не полководцем, а простым русским воином. Очень быстро по всей стране стало известно, что Дмитрий поручил руководство войсками воеводе Волынскому-Боброку. А сам, облачившись в доспехи простых воинов, встал с ними в один ряд. Дмитрию Донскому приписывают такие слова, сказанные в этот решительный момент: «Не могу видеть вас, побеждаемых, и все, что последует, не смогу перенести, потому и хочу с вами ту же общую чашу испить и тою же смертью погибнуть за святую веру христианскую! Если умру — с вами, если спасусь — с вами!».

Этот редкий в истории подвиг в общественном сознании толковался шире, чем один героический эпизод великой битвы. Верховный правитель Руси в решительный момент стал просто русским человеком, слился с народом. «Он как вы и я — совсем такой же», — писал Владимир Маяковский в поэме «Владимир Ильич Ленин». Перед лицом великих испытаний оформляющаяся великокняжеская династия декларировала свое единство с народом.

Источники подробно описывают, как великого князя обнаружили на поле боя после победы. Его вельможа стал со слезами упрашивать, чтоб все искали, обещая награду тому, кто князя найдет. Наконец, двое ратников обнаружили великого князя, едва дышащего, под ветвями недавно срубленного дерева. Он с трудом пришел в себя, с трудом распознал, кто с ним говорит и о чем. Панцирь его был весь избит. Но на теле не оказалось ни одной смертельной раны… Откуда взялось свежесрубленное дерево — непонятно. Такие нелогичные детали специально не придумаешь, они придают всему достоверность. Собственно, для того и придумываются.

ПОСТПИАР ДМИТРИЯ ДОНСКОГО

Четвертьвековой юбилей отметил экипаж первого корабля проекта «Акула» — самого большого в подводном флоте не только России, но и мира. При длине свыше 170 м и ширине в 23 м полное водоизмещение атомной субмарины составляет более 50 000 тонн. Шесть крейсеров этого проекта вошли в строй Северного флота. Имя первого корабля серии — «Дмитрий Донской». Кажется, можно больше ничего не добавлять. Вот так.

Дмитрий Донской остался в русской истории абсолютным героем. И каждый раз, когда нужно возбудить чувство патриотизма, из тьмы веков возникает его могучая фигура. Сколько еще Куликовских битв у него впереди?



Цепкие сбиратели земли

Через два года Тохтамыш взял Москву и перебил всех ее жителей. Вернувшись в опустошенное родовое гнездо, Дмитрий давал за погребение 80 тел по рублю и издержал на это 300 рублей. Следовательно, погребено было 24 000 человек. Орда и позже не раз совершала набеги. Татары жгли Москву еще и при Иване Грозном. Даже Екатерина Великая слала «поминки», отступные от разбоя, крымским ханам.

Но уже никогда они не решались встречаться с русскими в открытом поле, в открытом бою. Уже после смерти Дмитрия Донского, в 1395 году, на Русь шел непобедимый Тимур. Это имя переводится как «железо». Его также звали Хромым Тимуром — Тамерланом. От обоих этих имен трепетали сердца по всей Азии. Жестокому продолжателю дела Чингисхана покорились Персия, Индия, Закавказье, перед ним пали ниц Багдад и Дамаск.

Русское войско мужественно и безнадежно ждало Тамерлана на Оке. Но свершилось чудо, он, не вступая в бой, повернул назад.

Сами русские скромно объяснили это не своей воинской славой, а заступничеством иконы Владимирской Богоматери. Во время приближения полчищ Тамерлана икона была перенесена из Владимира в Москву. Десять дней с молебнами ее несли на руках, а на месте ее встречи великим князем Василием I и митрополитом Киприаном был основан Сретенский монастырь (улица поныне называется Сретенкой).

У Максимилиана Волошина есть стихотворение, которое так и называется «Владимирская Богоматерь». Особенности дара этого поэта и обстоятельства необычного исторического эпизода позволяют завершить наш рассказ о XIV столетии именно стихами. Может быть, поэзия — это самый лучший PR.

Не погром ли ведая Батыев —

Степь в огне и разоренье сел —

Ты, покинув обреченный Киев,

Унесла великокняжий стол.

И ушла с Андреем в Боголюбов

В прель и глушь Владимирских лесов

В тесный мир сухих сосновых срубов,

Под намет шатровых куполов.

И когда Железный Хромец предал

Окский край мечу и разорил,

Кто в Москву ему прохода не дал

И на Русь дороги заступил?

От лесов, пустынь и побережий

Все к Тебе на Русь молиться шли:

Стража богатырских порубежий...

Цепкие сбиратели земли...

PR московского розлива

История Московского государства на своем начальном этапе напоминала историю возвышения крупной компании. Руководили этой компанией тогда не наемные топ-менеджеры, а сами собственники, они страдали за дело, по много лет подряд буквально ночевали на работе (в Кремле), и каждый год (или век) становился еще одной ступенью роста этой удивительной компании. Одновременно вырабатывалась корпоративная философия. При этом PR играл, как оно и бывает в крупнейших компаниях, производящих нечто полезное (я не имею в виду «кока-колу» и «биг-маки»), чисто служебную функцию. Нужно было только вовремя — и правильно! — сообщать об очередных успехах. И правильно подавать публике текущие неудачи. Нельзя сказать, чтобы PR-службы компании «Московия» демонстрировали особенно творческий подход, но дело свое они знали.

Да, а что же производила компания «Московия»? Она производила власть. Производной от власти были территория население и богатство. И от века к веку власти (а значит и всего остального) у этой компании было все больше и больше.

Пройдет еще некоторое время — и потребуется ребрендинг компании.

Так появится корпорация «Россия».