(Продолжение. Начало в №83)

Линия на развитие «коллегиальности» и «внутрипартийной демократии» находит своё воплощение в политической системе, которую Ильин назвал «шляхетской республикой вчерашних провизоров». В социальном и правом (а всё чаще и в материальном) плане между членом ВКП(б) и обычном гражданином лежит пропасть. Первые пользуются беспрецедентной свободой, вторые, по сути, бесправны.
Съезды партии проходят с всё большей пышностью. Оттуда в моду входит «стиль победителей»: развевающиеся на ветру шинели с атласной подкладкой, френчи дорогого шитья стального цвета «с переливом», элегантные плащи особого кроя из кожи тончайшей выделки, прозванные «пьедестальными». Маршалы республики вводят обычай появляться на заседаниях с шашкой и сидеть, опираясь на её рукоять, большинство делегатов-военных им охотно подражает. Мировую прессу обходит снимок фотокора английской «Монинг стар»: длинный ряд краскомов, одинаково надменные и строгие лица, десятки рук, возложенных на эфесы тонкой ручной работы.
Ромен Роллан, один из немногих эволюционировавший вправо, напишет, комментируя фото: «Это не освободители, это – покорители».

Одной из привилегий «красной шляхты» была «свобода дискуссий»: право организовывать фракции, вести полемику во внутрипартийной печати, выносить разногласия на очередной съезд. Справедливости ради, нужно сказать, что межфракционные стычки были не только ярмаркой тщеславия, но, порой, превращались в настоящую фабрику ярких, нетривиальных и продуктивных идей.
Ограничения у этой вольницы, конечно, существовали: первое – за партийные рамки конфликт не выносить, второе – «после съезда кулаками не махать» и решения принятые на нём не игнорировать, третье – новые партии не при каких обстоятельствах не создавать. Было ещё и четвертое – не трогать костяк «старой гвардии», при всех перетасовках не вытеснять их из власти совсем.
Эта система, без того не безупречная, на XVI съезде ВКП(б), проходившем в конце 1929 года, получила сильнейший удар со стороны «новой рабочей» или как её ещё называли «неонароднической» оппозиции Шляпникова-Ганецкого-Тиунова и других. Поводом для размежевания послужил перезревший вопрос о внутренней политике, точнее о соотношении в Коммуне элементов «аристократических» (диктатура партии) и «демократических» (Советы). Кое-кто в «рабочей оппозиции» шёл ещё дольше, настаивая на переходе к «общенародному государству трудящихся».

Почему-то главным докладчиком от фракции оказался Ганецкий, «легендарный Ганька», отпустивший по этому случаю усы a la Горький и говоривший нарочито небрежно и резко:
- Если против большевиков выступает профессор бывший, буржуй, офицер, поп – в распыл, разговор короткий. Но у нас, товарищи, на Путиловском, я сам только что оттуда, каждый пятый хоть сейчас за эсеров встанет, а есть такие, что и царя вспоминают добрым словом. Так что же, братьям по классу мы уже рта раскрыть не дадим?! Предлагаю, распространить нормы внутрипатийной демократии на всей рабочий класс, иначе какая же мы пролетарская власть?

А вот это уже была ошибка. Или провокация. «Я только что с Путиловского» означало – запрет на вовлечение во внутрипартийную борьбу «внешних» нарушен.
Но Ганецкий не унимался:
- И в половом вопросе надо быть к рабочим ближе. Борьба с предрассудками, оно, конечно, дело хорошее, но я не раз слышал: «Дочь в коммуну не отпущу, распутство там одно».

При этих словах Костров, руководитель комсомола вскочил со своего места и закричал:
- Уймите же, наконец, этого черносотенца!

Говорили, Будённый не смог сдержать улыбки, разглядывая профиль «этого черносотенца». Впрочем, весело было не всем. Дискуссия перестала носить товарищеский и потому несколько театральный характер.

Каменев, оппонирующий «неонародникам», с трибуны съезда зло ерничал:
- Товарищ Ганецкий обнаружил в Питере пролетария-монархиста! Науке сей зверь до сих пор был не известен, и тут дрогой наш товарищ Ганецкий, конечно, сильно обогатил наше представление о пролетариях.

И дальше, уже всё серьёзней:
- Не всякий работающий у станка является настоящим сознательным рабочим. Много у нас ещё и в цехах и у сохи тех, кто прикипел к старому, кто живёт представлениями дореволюционного мещанина. И вот их-то и защищает товарищ Ганецкий, для них то и требует «демократии»! Группа Шляпникова, товарищи это не рабочая, это – мещанская оппозиция, а мещанам среди большевиков не место!

Выступавший с заключительным словом Свердлов был ещё категоричнее:
- Лозунг государства всех трудящихся – есть лозунг компромисса с мелкобуржуазной, мещанской стихией, мы на такие компромиссы не пойдём. Мы не допустим превращения СССР во что-то подобное современной Франции, где о революции напоминает только «Марсельеза»! Коммуна для коммунаров!

Так под бурные продолжительные аплодисменты страна миновала ещё одну развилку в своей истории. С далеко идущими последствиями, одним из которых стала практика последовательной и тотальной «коммунизации территорий». О «коммунизации» впрочем, поговорим позднее, а пока несколько слов о военной организации государства.

Призывная РККА была, в целом, в приниженном положении. По сути, она всего лишь одна из трёх «армий», наряду с Вооруженной стражей Республики, формируемой на идеологической основе и подчиняющейся ОГПУ и 700-тысячным Интернациональным корпусом Коминтерна, состоящим из венгров, латышей, китайцев, кавказцев, поляков и прочих. По поводу Интеркорпуса шутили, что там есть даже взвод папуасов, словом, солдаты для гражданской войны в любом уголке мира.
Впрочем, в милитаристской риторике недостатка нет. Главком РККА Тухачевский блещет. Хотя, то, что жалование краскомов несравнимо меньше чем у комсостава войск ОГПУ и Интеркорпуса выдаёт истинное положение дел с головой.

РККА, не сориентированная на противоборство с Западом (ведь в Европе вот-вот разразится революция, об этом и Андре Жид с Пикассо рассказали), часто оказывалась под угрозой каких-нибудь авантюр типа похода в Индию или освобождения «угнетённых народов Восточной Азии». До поры Тухачевскому удавалось нейтрализовывать подобные инициативы.
Впрочем, не в этом состоял его главный успех. Главный успех его – оборонка. Индустрия Коммуны не пример слабее промышленности сталинского СССР и тут, что бы ответить на внешние и внутренние вызовы, нужна была изобретательность и «ассиметричные ответы». Для поиска таких ответов и создал маршал, под чьим патронажем находился наркомат оборонпрома, три десятка институтов, организовал поиск спецов по всей стране, «выбил» для них «партийные» пайки (что было прямым нарушением сложившейся практики).
Он хотел найти что-то вроде «большевицкого чудо-оружия». И к концу 20-х кое в чём преуспел, прежде всего, в авиации, химическом и ракетном вооружении. Одна особенность – это было оружие постоянной гражданской войны. Для той самой «коммунизации территорий».
Термин этот возник ещё в середине 20-х во время подавления крестьянских мятежей, подобных Тамбовскому и со временем стал означать примерно следующее.
Сначала мятежная территория блокировалась: посты, заставы, проверки на дорогах, если возможно – сплошное оцепление. Все приметы т.н. «особой зоны». Войска внутрь зоны не входят, ведётся интенсивная агентурная и авиаразведка.
По результатам разведки наносятся авиационные и артиллерийские удары, как по скоплениям повстанцев, так и по крупнейшим населённым пунктам, вне зависимости, есть там мятежники или нет, для демонстрации того, что всё население «зоны» является заложниками. Удары, как правило, с использованием химических мин и снарядов.

Преимущества химического оружия тут налицо: высокая эффективность газов «смеврап» («смерть врагам пролетариата») и «кармер» («карающий меч революции») делала некритичной точность ударов; люди гибнут, а постройки и инвентарь не страдают; о психологическом воздействии и говорить нечего. Сразу после удара с воздуха разбрасывались листовки со списком условий, по исполнению которых блокада могла быть снята, а жителям гарантировалась жизнь.
Условия эти были следующие:
1. Выдать в руки властей (живыми или мёртвыми):
- организаторов и активных участников мятежа – всех (вместе с семьями)
- священнослужителей – всех (вместе с семьями);
- бывших офицеров, полицейских, царских чиновников – всех (вместе с семьями);
- представителей старой интеллигенции – половину (вместе с семьями);
- нэпманов и буржуа – две трети (вместе с семьями);
- кулаков – одну треть (вместе с семьями).

2. Все дети, у которых хотя бы один из родителей погиб во время мятежа (вне зависимости от личного участия в нём) передаются в обязательном порядке в «школы юных коммунаров» («юков»), без права когда-либо увидеть своих родных. (Школы «юков» - закрытые учебные заведения, нечто среднее между детской колонией и суворовским училищем)

3. Жители в каждом населённом пункте самостоятельно должны провести подготовительные мероприятия к учреждению коммуны, а именно:
- собрать в общем складе половину из находящегося в личной собственности сельскохозяйственного и/или ремесленного инвентаря;
- изъять из церковного здания всё, имеющее материальную ценность, и складировать в установленном местн, саму церковь закрыть;
- собрать с каждого двора определённую сумму деньгами или натурпродуктом в «фонд радиофикации» (тарелка репродуктора – обязательный атрибут домов «коммунизированных», в народных толках – «печать антихриста»);
- выделить достойное помещение для размещения будущей администрации коммуны и местных органов ОГПУ (если таковые помещения пострадали в ходе подавления мятежа);
- объявить об отказе от института брака с провозглашением существующих семей «свободными временными союзами». (Мера, вроде бы, пустая и формальная, но производившая какое-то особенно гнетущее впечатление. В известных мемуарах атамана Усольцева описывается, как сошедший с ума от боли крестьянин, поднявший к небу, где гудели моторы аэропланов, невидящие, выжженные газом глаза кричал: «Не жена она мне, нету у меня жены!»)

Если вышеупомянутые условия не выполнялись, самолеты вылетали снова. Сами должны захотеть, «коммуна дело добровольное».
Самолёты, кстати, были разработаны весьма примечательные. Неуклюжие большегрузные КОМТА-3 и гигантские шестимоторные ЦКБ-13 были тихоходны и абсолютно беззащитны перед ПВО и истребителями. Ну да откуда ПВО у тамбовских или воронежских крестьян? Зато эти машины брали на борт невиданное по тем врнменам колличество бомб.
При попытках прорыва блокады, мобильные отряды, при поддержки танков МС-2 («малый сопровождения», лёгкий двухместный пулемётный дотик на гусеницах) отбрасывали восставших в глубь «зоны» на поля, густо засеянные минами, разбросанными с бомбардировщиков.
Несколько таких «процедур» и войска могли входить в «особую зону» не боясь встретить сопротивления. Практически, дистанционная война. РККА для такой миссии не годилась, не стоит «крестьянам в солдатских шинелях» видеть, что с такими как они сделал «смеврап», их оставляли во внешнем оцеплении. Для этой работы больше подходили батальоны Интеркорпуса и отряды 14-17-летних «юных коммунаров», тех самых «юков», янычар нового мира.

Все эти «мероприятия» могли бы привести к быстрому падению режима, если бы не одно обстоятельство – гиперэффективная работа спецслужб, сумевших создать ситуацию, в которой не возможным оказалось создание сколько-нибудь крупной антибольшевицкой организации. Десятки операций типа известного всем «Треста», умелые провокации, стравливание, вброс компромата, работа агентов создали положение, которое Блюмкин описал коротко: «Мы добились такой степени деморализованности и разобщенности наших противников, что при встрече любые два контрреволюционера сразу начинают стрелять друг в друга».

Одним из последствий XVI съезда ВКП(б) с его «Коммуна для коммунаров!» была возрастающая в партии уверенность, что через «коммунизацию» нужно пропустить значительную часть страны, что бы не повергаться риску столкнуться с новыми восстаниями, ну, и для профилактики «ползучей контрреволюции, конечно. Новый председатель Коминтерна Карл Радек сформулировал чеканно: «Мы партия диктатуры пролетариата в мелкобуржуазной стране». Такая партия должна бить первой.
Для этой работы было мало и ста эскадрилий ЦКБ-13, к тому же им нужны аэродромы, инфраструктура и прочее. Но у «Первого маршала Коммуны» уже было готово к испытаниям по-настоящему небывалое оружие – управляемая ракета ГИРД-105. Радиус действия до 20 километров. 45 килограммов улучшенного «кармер-бис». Управление по радио с самолёта-наводчика. Очень проста в использовании. Случай провести полевые испытания новой модели вскоре представился…

Коллаж автора
Продолжение следует