Не надо тешить себя иллюзиями насчет того, то российские самодержцы были такими уж сторонниками абсолютизма во всем, а европейские были более демократичными, коль у них был парламент и Генеральные штаты. Это, конечно не так – и достаточно посмотреть на некоторые бытовые моменты, чтобы понять, как собственно, все происходило на самом деле.

Многие еще помнят знаменитый когда-то рекламный ролик банка «Империал», где во время званого обеда Екатерина II спрашивает графа Суворова: «А что это граф Суворов ничего не ест?» - «Так ведь пост, матушка, до первой звезды нельзя-с» отвечает с другого конца стола знаменитый полководец. Намекая тем самым, что он не получил заслуженной награды за один из очередных своих подвигов во время бесконечных русско-турецких войн. Ну а формально Суворов якобы говорит о том, что постится. «Звезду графу Суворову Александру Васильевичу!», - говорит Екатерина. И ему тут же несут соответствующий орден. Хитроумная сознательная двусмысленность… Самое любопытное, что этот эпизод действительно имел место, только по-моему, было это не Суворовым, а с графом Потемкиным.

Но ни с одним французским аристократом такого не могло быть. Историческая правда империаловского ролика в том, что все сидят за столом с императрицей и едят. Обедают. Этот эпизод был бы совершенно немыслим при правившем примерно в тот же исторический период, только несколько раньше, французском короле Людовике XIV. Когда сей король изволил кушать, один он имел право сидеть.

А вся остальная знать, которая непременно присутствовала во время монаршего обеда, по протоколу стояла в оцепенении и смотрела, как он вкушает. И лишь один брат короля имел право присесть сзади на стульчик. Но, естественно, не есть, а сидеть рядом и ждать.

Я уже писал о том, как все было регламентировано при французском дворе, в Версале. Все мелочи были прописаны, включая почетную должность носителя ночного горшка короля. Был прописан, например, и ритуал кормления собак. На эту тему существовала подробнейшая придворная инструкция – кто имеет право кормить собак короля. Как – как передавать пищу королю, если Король-Солнце соизволит покормить собачек из собственных рук. Через какие руки и – соответственно – проверки должна эта пища пройти.

Нужно сказать, что русским монархам в этом отношении в плане определенного демократизма даже было чем похвастаться.

Людовик XIV как-то сказал: «Божья воля требует, чтобы всякий, кто родился подданным, повиновался без рассуждения. Государи имеют полное распоряжение над всеми имуществами в стране, как светскими, так и духовными». Людовик XIV правил долго, он захватил эпохой своего правления всего Алексея Михайловича, Софью, Ивана и большую часть Петра. (Чудом они не породнились! Петр активно тогда сватал свою дочку Елизавету, весьма симпатичную юную барышню, за правнука Людовика XIV – будущего короля Людовика XV. Однако, к сожалению, надменные французы не рассматривали тогда московитку за выгодную партию – в этом печальное отличие начала XVIII века от времен Анны Ярославны – дочери Ярослава мудрого. Кстати удивительно: Король-Солнце умудрился пережить не только собственных сыновей, но и собственных внуков. Я имею в виду законных – незаконных там было неизвестно сколько. И хотя все они стали принцами - во Франции к бастардам относились очень милостиво и доброжелательно по сравнению с Россией, - но трон свой Людовик XIV смог передать только своему правнуку).

Людовик демонстрировал абсолютизм совершенно несопоставимый с абсолютизмом Алексея Михайловича Тишайшего (да какой там был абсолютизм!), ни с подчеркнуто демократическим абсолютизмом Петра, ни тем более с просвещенным абсолютизмом Екатерины.

Нельзя не отметить любопытную аналогию с сегодняшним днем – а книги я пишу, как вы, конечно, уже догадались, именно ради таких аналогий. Все-таки при всех своих абсолютистских заскоках и склонности к самолюбованию, безусловном культе личности Людовик XIV был – особенно в молодости и в средние годы – монархом работоспособным и эффективным. Работал много, и в этом отношении он напоминает чем-то Сталина, чем-то Петра, чем-то Наполеона. Хотя, конечно, без военного гения Бонапарта, без административно-организационных талантов Джугашвили, и без феерической, хотя и бестолковой работоспособности Петра Романова.

Тем не менее, именно при нем Франция стала самым сильным государством Европы – при том, что у нее был серьезнейший конкурент – Испания. Только вот Испания, которая на тот момент воистину купалась в золоте, вывезенном из Южной Америки, из Мексики, в отличие от Франции, поразительно бездарно распорядилась всеми этими сотнями тонн золота, свалившимися к ней в бюджет. Франция под руководством правительства Людовика и знаменитого финансиста Кольбера инвестировала в промышленность и торговлю. Испанская же верхушка вместо того, чтобы направить деньги на какое-то развитие или хотя бы на экспансию – армию и флот, с удивительной беспечностью промотала деньги, потратив их на шелка, брильянты и Бог знает вообще на что.

В итоге после, пожалуй, целого столетия феерического богатства Испания осталась у разбитого корыта, все золото утекло за рубеж, жизнь дворянина тогда в Испании в силу инфляции и вздувшихся цен считалась одной из самых дорогих в Европе. Пожалуй, обеспечивать себе высокий уровень жизни в Мадриде тогда было дороже, чем в Лондоне, в Риме, дороже чем в Версале. В этой связи нельзя не провести самые печальные аналогии с нефтяными деньгами в современной России.

К слову о Версале, королевской резиденции, о которой мы столь подробно рассказывали в начале этой книги. Все имеет свой печальный итог, если политика не опирается на реальное развитие экономики, реальное развитие страны. Тот искусственный подъем, который был при Людовике XIV, закончился весьма печально к концу XVII века – и держава которая вела войны со всеми, повсеместно, по всей Европе – в итоге оказалась без денег…

И именно тогда, в конце XVII века пришлось отправить в переплавку знаменитую версальскую мебель. Дело в том, что часть мебели в королевском дворце по заказу Людовика XIV была сделана из чистого серебра. Представьте себе: все это было переплавлено, а деньги пущены на содержание армии. Примерно в то же самое время Петр плавил церковные колокола – на пушки. Самое забавное, что пришлось переплавить на монеты даже знаменитый серебряный трон Людовика XIV. Естественно, вслед за мебелью и троном такая же участь постигла многие и многие, десятки и сотни королевских серебряных столовых сервизов.

Экономку абсолютизма подпитывали не только серебряные стулья, но и рабский труд крестьян. Во Франции, где крепостного права как такового не было, тем не менее существовала практика бесплатного привлечения крестьян к так называемым общественно-полезным работам. Выглядело это впечатляюще. Во время поездок короля – а французские короли периодические все-таки ездили по стране, например Людовик XIV был известен своими неожиданными маршрутами – все крестьяне со всех окрестных деревень, как правило, сгонялись с полей и в течение нескольких недель занимались починкой, а то и прокладкой дорог. Они наводили мосты, благоустраивали территории и так далее. Это были, кстати, настоящие, а не выдуманные потемкинские деревни. В правовом отношении все это объяснялось какой-то мифической дорожной повинностью, существовавшей со времен крестовых походов. А де-факто, чем это было как не государственным крепостничеством? Чем оно отличалось по большому счету положения государственных крепостных крестьян в России?

Такая же ситуация – в правовом отношении - была и с французским судами. Например, все судьи знали, что если к началу морского сезона государство заказывает определенное число гребных галер, которые спускаются на воду. Соответственно необходимо будет заблаговременно, срочно вынести столько-то сотен пожизненных каторжных приговоров. Заключенные использовались на галерах гребцами – не будут же они простаивать просто так? Если судьи об этом забывали, то получали соответствующую инструкцию из верховного королевского суда. Судить построже! Побольше каторжников. Побольше галер. Такое плановое хозяйство представить себе сложно в не особо либеральной Российской империи.

Формально крепостного права ни в Британии, ни во Франции не было, однако существовала масса прецедентных повинностей – как, например, те же обязательные госработы, которые распространялись практически на всех европейских крестьян. А во многих странах крепостное право было в прямом виде – как в Пруссии, например. И по большому счету разница между крепостными крестьянами в Москве и так называемыми свободными, но находящимися на арендованной у феодалов земле крестьян Франции, Италии, Испании и Англии не было, по большому счету, никакой.

Но вот что любопытно. Вообще канун Французской революции, полностью перевернувшей отношения между сословиями в Европе характерен интересным моментом. Речь идет о том, то было несколько любопытных тенденций.

Тенденция номер один. Французские абсолютные монархи, начиная с Людовика XIV - это продолжалось потом и при Людовике XV, и при Людовике XVI – всячески подавляли любого рода частную гражданскую инициативу. Понятно, что веками не собирались Генеральные Штаты, в профанацию вылился Парижский парламент. Всячески ущемлялась судебная власть. Но вообще любая местная инициатива подавлялась на корню. Общественное самоуправление во Франции этого периода было урезано донельзя. И все это привело в первую очередь к тому, что коренным образом изменилась психология людей – в первую очередь людей образованных.

Именно тогда во Франции вместо настоящей политической активности, чем всегда славилось французское дворянство, - вспомните Фронду, вспомните религиозные войны, вспомните времена Де Гизов, вспомните хотя бы историю тех же Генеральных Штатов –появляется абсолютная общественная апатия. Возникают светские салоны, где оппозиция тихо подменяет активную политику, участие в политической жизни гламурными светскими разговорами, тихим недовольством властью, иронией над монархами. Происходит полное размывание какого-либо общественного единства.

Дворяне все в большей степени становятся не активными деятелями государства, а – и именно этого от них хотят – подданными. Теми, кто нуждается в приказе, в опеке, в благодеянии. Кто палец о палец не ударит ради государства, не говоря уж о том, чтобы пожертвовать ради него жизнью, свободой либо здоровьем. Салоны – это как наши интеллигентские кухни в 70-х. Все это очень печально все это знак грядущего краха общественно-политической системы.

При этом ведет себя общественная элита крайне кичливо по отношению к трудовому народу. Многих путешественников, приезжавших во Францию, потрясало, с какой наглостью знатные господа, проезжая на раззолоченных каретах по парижским мостовым - всегда довольно грязным, надо сказать - обливали грязью, давили людей, сбивали телеги с простолюдинами. Это все считалось в порядке вещей. Эти четверни и шестерни вели себя на дорогах примерно так же, как ведут себя машины с мигалками в сопровождении милицейских кортежей. Полное хамство, наглость и безнаказанность. Путешествующие англичане писали: если бы в Лондоне кто-то из пэров посмел так проехать по Оксфорд-стрит, прохожие точно остановили бы эту карету и отдубасили и кучера, и ездока.

И во что это вылилось? Во Французскую революцию. В бешенство возмущенной гигантской социальной несправедливостью черни – несправедливостью во всем, от отношений в экономике и чудовищного разрыва в уроне потребления вплоть до поведения на улицах, на дороге. В Англии этой революции не было. Одним из первых декретов революционного конвента стал, между прочим, запрет на приоритетное движение этих карет с гербами, лилиями – да и вообще какого-либо нарушения правил движения на парижских улицах.

Разве это не повод задуматься властям предержащим, проносящимся по Кутузовскому проспекту в Москве по встречным полосам мимо остановленного гаишниками гигантского, томящегося в пробках, задыхающихся угарным газом потока обычных москвичей? Разве это не повод вспомнить урок истории? Поудумать в конце-концов о том, что эта колоссальная негативная энергия, казалось бы, по мелочам копящаяся в душе рядового гражданина, как показывает история, иногда дает самые чудовищные, самые непредсказуемые и кровавые результаты. Лучше дать справедливость самим, чем ждать, пока ее возьмут обезумевшие санкюлоты.

Кстати, именно тогда, накануне Французской революции, одним из раздражающих факторов была потрясающая, неумеренная роскошь двора. Считалось, что двор потребляет примерно десятую часть национального дохода государства. Цифра была приблизительная и секретная, поскольку никто не осмеливался даже подсчитать, во сколько реально обходится содержание монарха и его приближенных. Королевские служащие получали феерические зарплаты, находясь к тому же фактически на кормлении в провинциях, где тоже мало в чем себе отказывали. Этот разрыв между слугами нации и простонародьем тоже был одной из причин копившейся в сердце ненависти.

Продолжим аналогии с сегодняшним днем в России. Когда верхушка общества полностью отстраняется от активного участия в политической жизни, а заниматься экономикой у них необходимости нет (скопленные состояния и привилегированное положение в обществе позволяют не думать о хлебе насущном), – что происходит с этой верхушкой?

Она деградирует. Она начинает находить смысл жизни не в реализации естественных мужских амбиций – чего-то добиться, что-то изменить, как-то прославиться, в конце концов кого-то завевать и получить какие-то чины, награды, ордена, золотые шпаги, выделиться за счет этого – она находит смысл жизни в том, чтобы жить ради удовольствия. Вот это неестественное времяпрепровождение, которым так славилось французское дворянство в салонах за десять-двадцать лет до Французской революции… Разве это не напоминает нам совершенно неестественное, гламурное времяпрепровождение современной российской элиты? По большому счету, в чем разница между Версалем и Рублево-Успенским шоссе?

При этом чудовищное чванство и неприятие людей других сословий – оно было фактически поголовным. Не надо думать, что это касалось только принцев крови, а выдающиеся мыслители уже тогда были проникнуты идеями свободы, равенства, братства. Боже упаси. Вспомните Вольтера, который на самом деле ни в коей мере не был ниспровергателем общественных устоев. Ну да, он жалел простой народ – как жалела его Екатерина II. Но вот что он при этом писал: «Невозможно, чтоб люди, живущие в обществе, не были разделены на два класса - класс богатых, которые повелевают, и класс бедных, которые служат. Когда чернь принимается рассуждать, все погибло».

И это Вольтер! Даже он, как видите, считал, что рассуждать – это привилегия избранных. Надо думать, что те, кто спустя несколько лет будут за волосы тащить на гильотину бывших регулярных посетителей самых модных парижских салонов, не читали произведений Вольтера, Дидро и Руссо… И так не считали.

Из подготовительных материалов к третьему изданию книжной серии Владимира Мединского «Мифы о России»