Избрание нового патриарха, начало государственного лицензирования духовных семинарий, обсуждение введения в школьную программу «Основ православной культуры» и, наконец, участие на прошлой неделе главы РПЦ в работе президиума Госсовета — всё это вызвало шквал экспертных высказываний, многие из которых задаются вопросом – «Не слишком ли много церкви?», повторяя как мантру расхожий штамп о том, что церковь у нас отделена от государства и не должна вмешиваться в экономику. Одновременно с этим появилась информация о том, что Министерство, возглавляемое Эльвирой Набиуллиной, готовит законопроект о передаче религиозных объектов в собственность религиозным организациям, а его окончательное рассмотрение запланирована на вторую половину марта. В условиях, когда стране нужна национальная идея, а ее поиски так до сих пор и не дали результатов, церковь могла бы стать объединяющим началом и выполнять функцию по объединению общества, а для того, чтобы выполнять такую функцию, церкви нужны довольно большие финансовые возможности. Однако недоброжелатели уже говорят о том, что получив финансовые возможности, РПЦ станет закрытой, непрозрачной корпорацией, которая делает деньги.

Традиционно в России РПЦ всегда была намного больше, чем религиозный институт, призванный служить инструментом спасения души отдельных индивидов. Церковь сформировала идентичность русского народа и всей русской государственности. На разных этапах русской истории церковь выполняла эту миссию по-разному, занимала разное место в формировании нашей идентичности – национальной, этнической, культурной, государственной. Но она всегда влияла на эту идентичность. Единственным периодом, когда произошёл отход от этой нормы, стал советский период, который был жестко и полностью секуляризирован. Но надо отметить, что если секуляризация западных христианских обществ давала в результате формы капитализма, наследуя протестантскую, западнохристианскую модель, то радикальная секуляризация русского общества породила совсем иную, социалистическо-коммунистическую модель, которую мы вполне закономерно и правомочно можем рассматривать как форму секуляризации именно православно-общинного понимания основных социальных, политических и культурных ценностей. Т.е. даже в советский, атеистический и антихристианский период следы влияния русского православного самосознания через секулярные, парадоксальные, может быть, еретические формы, все равно присутствовали, были в наличии. Церковь всегда, на всех этапах русской истории влияла на русскую идентичность, всегда выполняла функции, намного превосходящие функции исключительно религиозного института, снабжающего человека возможностью индивидуального спасения. Статус русского православия как государствообразующей и обществообразующей инстанции сейчас возвращается. Поэтому теоретически церковь должна заниматься всем: государство должно подстраивать свою деятельность под модель православия, православие должно принимать активное участие в социальной жизни, экономической, и политической жизни, диктуя некие политические требования к партиям, лидерам, чиновникам и так далее.

Нельзя считать нормальным положением вещей, при котором церковь у нас отделена от государства, т.к. это скопировано с западной модели. Все заимствованное нами с запада рано или поздно нам выходит боком, как это было в русской истории всегда. В том числе и то, что церковь отделена от государства. Кто так решил, какие силы и на каком-то этапе – сейчас уже никто не помнит. Кто сейчас серьезно говорит об эпохе Ельцина? Все, что предложил Ельцин, сейчас нелегитимно, оплевано и выброшено на помойку. И отделение церкви от государства – это так же весьма сомнительная вещь. На многие, ставшие нелегитимными вещи ельцинского периода, мы просто наплевали, забыли. Точно так же надо наплевать и на факт отдельного существования церкви и государства, который не особенно дорог нашему народу, ничего хорошего за собой не влечет, и представляет собой лишь некий след довольно случайного исторического периода. А народ спросили – должна быть церковь отделена от государства или нет? Это западная модель, которая отражает опыт других обществ, не наш опыт. Поэтому все эти вещи – отделение церкви от государства, ограничение влияния церкви, опасения относительно того, что церковь пойдет участвовать в общественной жизни – все это абсолютно искусственные, ложные страхи.

Церковь всегда играла фундаментальную роль в русской истории, все больше играет ее теперь, с избранием нового Патриарха, и будет дальше играть еще больше. С этим надо смириться. Кто не хочет с этим смириться – пусть выходит на демонстрации или уезжает из страны. Россия - православная страна, традиционные конфессии блестяще уживаются здесь с православием, на всех крупных соборах представители этих конфессий полностью поддерживают инициативы Русской православной церкви, и все только ждут - не дождутся, что будет снята доминация атеистических императивов, оставшихся частично от советского периода, частично – от копирования западных образцов. Другое дело, что русскому православию необходимо учитывать интересы других традиционных конфессий, и иерархи РПЦ с этим вполне успешно справляются, устанавливая братские отношения с ними. Таким образом, тезис о разделении церкви и государства стремительно утрачивает свою легитимность, но должно пройти определенное время, пока все это осознают. Этот аргумент висит в воздухе. Пока никто не требует моментального объединения церкви и государства, но рано или поздно это произойдёт.

Участие церкви во всех формах экономической жизни можно только приветствовать. Иосифлянство – это та линия в русской истории, которая настаивала на максимальном участии церкви в хозяйственной жизни страны, чему противостоял Нил Сорский, нестяжатели, которые пришли к этому под воздействием греческого монашества, находившегося в тот период времени под турками и не имеющего возможность участвовать в социально-политической жизни греческого общества, пребывавшего в колонизированном состоянии. Переносить этот опыт отчаяния, индивидуального спасения души в ситуации, когда социально-политическая деятельность церкви была невозможна, на русскую почву, абсолютно неадекватно, потому что Русь в тот момент была полноценно православной страной, Третьим Римом. Перенеся на русскую почву эсхатологические настроения афонского монашества, нестяжатели попытались проецировать на русскую сакральную государственность, русскую священную социальность, нормативы турецкого, поствизантийского, греческого православного монашества. В то время как иосифляне говорили, что в рамках Святой Руси церковь должна заниматься абсолютно всем – начиная от спасения души и заканчивая социальной и даже экономической деятельностью. Тем более, что социальная деятельность тех хозяйств, которые устраивались вокруг монастырей, была направлена в значительной степени на выкуп холопов, освобождение крестьян, создание крестьянских нормативов милосердия и помощи по отношению к слабым. То есть, даже в экономической сфере эти хозяйства давали не только колоссальный экономический эффект, но и значительный нравственный эффект, ибо люди, которые попадали в сферу влияния этого церковного хозяйства, волей-неволей воспринимали ту благодать, которая идет от церкви как таковой. Поэтому сегодня максимальное расширение влияния РПЦ на все формы экономической деятельности можно только приветствовать. Именно церковь в наших сегодняшних условиях должна участвовать в освоении природных ресурсов, определенным образом влиять на модель бюджета, который мы должны тратить на оборону, и в принципе, неплохо было бы национализировать, воцерковить природные ресурсы. Поскольку содержит их земля божья, а церковь занимается отношениями людей с богом, то и природные ресурсы должны принадлежать народу и церкви, но уж никак не олигархам, которые захватили контроль над ними. И даже если наша церковь сегодня не готова к тому, чтобы полноценно администрировать добычу, то в любом случае она гораздо более морально, психологически и исторически готова к этому, чем банда олигархов. Воровать – дело не хитрое, большого ума не надо, просто индивидуальная жестокость этих олигархов, и исторический провал в 1990-е г.г., под видом либерализма привел к контролю над природными ресурсами, над большими сегментами нашей экономики самых страшных, зловредных и чудовищных людей. К социализму уже возврата нет, а вот к православным формам, к православному обществу, православной экономике, не поворот, а путь вперед – это тема открытая, и сделать это можно довольно быстро. Хотя и понадобится какое-то время, но начав это, дав зеленый свет усилению влияния церкви в экономической сфере, государство поступит довольно правильно. Хорошо, что всё это начинает воплощаться в административные действия, в принятие законов. Церкви надо вернуть максимальное количество собственности, какое только возможно, как и другим традиционным конфессиям. Эти процессы можно увязать – мечети мусульманам, церкви православным, капища язычникам.

Православные храмы – это не только храмы, но это ещё и гигантский сегмент хозяйства. Все это должно быть возвращено, земли, здания. В перспективе вообще можно отдать всю землю в Москве церкви, ибо Москва – Третий Рим, так пусть землей управляют священники, нежели лужковские чиновники, в этом будет гораздо больше справедливости. Вся собственность, власть над имуществом должна быть передана церкви от олигархов и коррумпированных чиновников.

Часто приходится слышать от противников такого подхода, что, мол, в этом случае необходимо повышать прозрачность и финансовую культуру церкви, ибо церковь сейчас - это абсолютно непрозрачная структура. Однако, здесь следует заметить, что вообще все российские экономические структуры непрозрачны. Непрозрачна экономическая жизнь в России в целом. Любая корпорация показывает на бумаге одно, но реальность не имеет с этим ничего общего. Россия - страна непрозрачная, нетранспарентная, негласная. Здесь все делается по-другому, и упрекать церковь в том, что она менее прозрачна - неправомерно! Менее прозрачна чем что? Чем Альфа-банк? Мы вообще не знаем, что там происходит, этого никто не знает, и все попытки аудиторского контроля – просто спектакль одних инстанций для других. С другой стороны, у человека в церкви всегда есть дополнительное измерение, он лично думает о том, что ему придется давать отчет перед Богом за все сделанное. О чем думает олигарх? Олигарх не думает об этом, никаких признаков, глядя на сияющие лица куршевельских обитателей не видно, в них нет никакого, даже отдаленного подозрения о собственной смерти, у них нет ужаса перед страшным судом, перед чертями, которые уже крадутся по их душу. Поэтому они и вытворяют весь тот беспредел над страной, который мы видим.

Непрозрачность РПЦ гораздо более прозрачна, с точки зрения памяти смертной у любого человека, так или иначе связанного с церковью, чем у любого олигарха или чиновника. И эта память смертная полностью отсутствует у других сегментов нашего общества – это бывшие комсомольцы, они помнят комсомольские бани и бордели, приписки в стройотрядах. Вот кто нами правит сейчас. Если церковь постепенно займет место нынешней экономической элиты, и даже если она будет совершенно непрозрачной, в любом случае она будет в тысячу раз привлекательнее, адекватнее, честнее, последовательнее радеть о собственном народе, чем те временщики, та мразь, которая нами правила все эти годы. Если курс дальнейшего усиления влияния церкви в экономики и обществе будет продолжен – это и будет единственным способом избежать социальной революции, вызванной кризисным экономическим обвалом. Этого ждут от Путина и Медведева, потому что, раз у нас политика постепенно склоняется в фактический монархизм, то роль церкви де факто должна расти. Мы сейчас очень правильно движемся, и бояться церкви нам нечего. Олигархов все равно повесят, все олигархи 1990-х гг. в течение ближайших десяти лет закончат насильственной смертью, другой вопрос – в силу каких причин. И даже для них усиление роли церкви в обществе – это самый безболезненный, самый естественный шаг, и самый добрый способ покончить с тем беспределом, который творится сейчас.