Как и полагается скандальному проекту, претендующему на то, чтобы показать обществу его отражение, сериал «Первого канала» «Школа» расколол зрителей на поклонников показа «всей правды» и сторонников более уважительного отношения к человеческой натуре. Признаться, второй лагерь, коего участники нередко грешат неуклюжестью, прибавляющей очков даже самым неприятным правдолюбцам, на этот раз ведёт борьбу грамотно. Благо, выступая на тему границ приличия в показе повседневной жизни, любимых бесом исторических глупостей не нагородишь, а консервативно-сдержанная позиция в бытовых вопросах всегда разумнее развязно-либеральной. Как-то не воспринимаются всерьёз пущенные в ход сторонниками сериала заявления о том, что современное российское телевидение показывает слишком мало мерзостей, необходимых обществу, чтобы всепокаяться. Про покаяние мы слышим уже лет двадцать пять, но чрезмерное усердие покаятелей до сих пор приводило либо ко всеобщему унынию, либо к гордыне (среди покаявшихся и непокаявшихся равно). Либо к банальному подражанию отрицательным примерам со стороны психически неустойчивых людей и подростков.

При этом иные сторонники сериала так описывают возрастную группу, оказавшуюся под прицелом пьяной видеокамеры, что речи их единомышленников (например, Андрея Архангельского http://vz.ru/columns/2010/1/14/366002.html) о начале модернизации путём макания ненавистных «совков» мордой в телеэкран кажутся то ли верхом разумности, то ли иной формой очевидного безумия. «А чего хотят на-стоящие подростки? – спрашивает сценарист Александр Молчанов http://www.vz.ru/culture/2010/1/16/366719.html. – Только трёх вещей – покурить, выпить и переспать с симпатичной девчонкой. Может быть, вы хотели чего-то другого, когда были подростком? Тогда я вам сочувствую». Допустим, покурить меня и сейчас не тянет...

Более обоснованными кажутся мнения критиков сериала (Андрея Геласимова http://vz.ru/culture/2010/1/15/366584.html, Поли Куликовой http://www.lgz.ru/article/11415/, Константина Ковалёва http://www.lgz.ru/article/11495/) о том, что натурализм ещё не есть искусство, что для очистки душ одной грязи мало, что не только «трудные подростки», но школьники любого возраста под давлением авторитета государственного Первого канала, на котором показывают президента и премьера, будут теперь знать, как можно и нужно говорить с учителями, что пить, что курить и как нужно вести себя с девочками.

Понятно, как на такую критику ответят сторонники «всей правды», в массе откровенно желающие скорейшей «перестройки-2». Мол, неужто всего этого дети не видят в реальной школе? (Странная убеждённость в том, что художественные или документальные произведения владеют одной лишь памфлетной силою, но никак не искусительной, и могут врачевать пороки, но не распалять). Жаль, что никто из неприятелей «Школы» и полнометражного фильма той же авторши «Все умрут, а я останусь» не отмечает одной важной детали: «театр жестокости» (что на сцене, что на экране) – разовое окунание; сериал – долгое погружение в среду. Фильм «Все умрут, а я останусь» можно объявлять хоть «всей правдой», хоть «чернухой», но полуторачасовая шокирующая картина воспринимается зрителями совершенно иначе, нежели шестидесятисерийный (!!!) сериал, стилизованный под реалити-шоу.

Мне очень многим не нравится сериал Павла Бардина «Клуб». Мне жаль, что за такую работу взялся сын любимого мною режиссёра Гарри Бардина. Однако если уж говорить о частности, сближающей «Клуб» со «Школой», отвратный образ продюсерши Стеллы в «Клубе» не только примитивнее, но и вреднее для зрителей, чем, например, образ жестокой продюсерши, созданный Татьяной Васильевой в фильме Елены Николаевой «Попса». Дело даже не в том, как авторы «Клуба» и «Попсы» относятся ко злу, в частности – к продюсерскому произволу. Просто рассчитанный на взрослого зрителя фильм «Попса» – разовое окунание, после которого можно определиться со своими чувствами к героям. А предназначенный для подростков сериал «Клуб» за десятки серий (и годы показа) сродняет зрителей с героями, даже с самыми отталкивающими.

Точно так же «Заводной апельсин» Энтони Бёрджеса или основанный на этом романе фильм Стенли Кубрика, вопреки давним опасениям моралистов и юристов, вряд ли способны соблазнить многих картинами насилия, которое мало того, что гнусно и гибельно для героя, но вдобавок дегероизировано (и деэротизировано) нелепой упаковкой. Однако представьте себе длиннейший сериал по «Заводному апельсину»!

В «Школе» концентрация грязи и тупости – повышенная. При этом в ней нет ничего фантастического. Ну, бывают школы и классы похуже средних, такие, где «все дебилы». Ну, даже если ученики обычно не блюют во время уроков, почему бы одному не блевануть прямо во время ответа, на глазах у и без того задёрганной молодой дурёхи-учительницы? Зато вся гадость узнаваема. Более того – она предсказуема и запросто угадывается зрителем, будь он хоть таким же озабоченным подростком, хоть доктором наук. «Ага, училка заговорила про колебательные движения. Ща начнут лыбиться. А какой-нибудь умный покажет, какие именно это движения. А остальные заржут. А училка скажет: "Я думаю, ты ещё далеко не всё знаешь про колебательные движения!"». И т. д.

Разумеется, в жизни не все ученики хамят учителям и ржут при этом в голос (хотя в мыслях обезьяньи соблазны возникают у многих), и не все учительницы острят на уровне учеников (во всяком случае, в классе при учениках, а не с однокурсницами или с любовником). В произведении же, притязающем на художественность, отличие от реальности может состоять не только в повышенной концентрации жизненных черт, но и в том, как в оные вплетается что-либо неожиданное для зрителя. Здесь же умственные способности сценаристов работают в одном направлении: вниз и только вниз на каждой развилке. А вслед за ними вниз и только вниз движется сознание зрителя, углубившегося в ядрёное квазиреалити – сознание отнюдь не одних эстетов, ценителей фестивального кино, но и просто взрослых, приманенных обещанной правдой про своих детей, и детей, наблюдающих, как жёстко кидают понты не гламурные дяди и тёти в «Доме-2», а как будто ровесники, которым никогда «не слабо». И так не полчаса и не час. А четыре раза в неделю. До мая.

Грудастая молодая учительница с «колебательными движениями» – это, конечно, очень соблазнительно для обезьяньего начала. Для моего, в частности. Думаю, этот образ мне запомнится надолго. Но ещё я на всю жизнь запомнил одну из ремарок своего старого учителя истории Ефима Наумовича Ройтберга. Он как-то заговорил о внедрении в промышленности конвейера и о дурной стороне конвейерной работы. И помянул одну из чаплинских комедий, где герой после рабочего дня идёт по улице, продолжая закручивать воз-дух отсутствующим гаечным ключом. После показа фильма на улице иногда встречались подражатели обалдевшего Чарли.

Что же касается юной режиссёрши с армированными мягкими тканями лица, то в любом случае она окажется в выигрыше. Во-первых, она добилась всероссийской известности и получила допуск не просто на телеэкран, а в доходный сериальный бизнес. Во-вторых, скромный бизнес, освоенный ею ранее (по учительским стопам), – экспорт российской «чернухи» на западные кинофестивали – тоже окажется в выигрыше. Ведь если отдельные поклонники «Школы» полагают, что проникнуть на «Первый» трудно всё больше по цензурным, а не по коммерческим причинам, и что сериал наносит страшный удар по «неосоветскому режиму», то убедить в подобной чепухе западную прессу – пара пустяков. Если проект новоиспечённой «диссидентки» доживёт до мая, на Западе её будут рекомендовать как победительницу «противников реформ». Если же «Школу» придётся по административным или коммерческим соображениям закруглить раньше, то лавры и какой-нибудь Золотой Терновый венец очередных кинофестивалей манерной недевице обеспечены. Так что единственный способ противостоять коммерческой «чернухе» или ещё более коммерческому «тотальному позитиву» (насаждаемым одними и теми же продюсерами) состоит в том, чтобы выстраивать против их антисистемы свою систему. Здорового в стране ещё более чем достаточно. Просто мы до сих пор не научились его соткать воедино.