Ровно полтора месяца тому назад, в Кронштадтском рейде, на Императорской яхте «Держава», за завтраком в честь французских гостей-моряков. приплывших к нам целой флотилией. Русский Царь провозгласил тост за президента французской республики.

Тост этот знаменовал собою целое событие исторической важности потому, что он разом опрокинул, разорвал хитросплетенную сеть политических комбинаций, перемешал карты, которые так искусно подтасовывались в течение многих лет руками самого искусного игрока.

Ровно через месяц после Кронштадтского события, в Портсмуте, в Англии, состоялся смотр французской эскадры, по окончании которого, английская королева Виктория послала тому же президенту французской республики приветственную телеграмму, а на другой день после обнародования этой телеграммы, германский император Вильгельм, отличавшийся до сих пор самым мирным настроением, ни разу, за последние два года, ни единым словом не намекавший в своих многочисленных речах, по различным поводам, на вероятность военного столкновения, на обеде Ландтага, в Саксонской провинции в Мерзебурге, вдруг заявил, что он только питает надежду, что мир европейский не будет нарушен. «Но если дело примет другой оборот, добавил он, то не мы будем в этом виноваты! »

Две недели спустя, после всех этих событий, в Стамбуле произошел министерский кризис великий визирь Шамиль паша, большой приверженец и слепой исполнитель воли тройственного союза среднеевропейских держав, и все его товарищи-министры уволены султаном в отставку,— и это произошло в тот самый момент, когда в Австрии, в Шварценау, под предлогом военных маневров, съехались два монарха Австрийский и Германский, с которыми прибыли и их премьеры граф Кальноки и генерал Каприви и держали секретные совещания. Телеграф сообщил, что в то время, когда императоры занимались маневрами, германский канцлер и австрийский министр-президент уединялись в замке Майерс, где совещались в течение целого дня. Та же телеграмма добавляет, что по окончании маневров, оба императора обратились к офицерам с речами, в которых отозвались с величайшей похвалой о войсках и заявили о братстве по оружии между австрийскими, венгерскими и германскими войсками. Вот события, происшедшие за последние полтора-два месяца и которые встревожили дипломатию тройственного союза и немецкую политическую прессу, затрубившую тревогу по всем линиям, и теперь продолжают волновать умы европейской публики, рисуя разные страхи. Делается это все, конечно, с целью легчайшего заполучено кредитов на новые вооружения. Но чтобы уразуметь истинный смысл всего происшедшего, необходимо оглянуться на очень близкое прошлое, года на три назад, когда тройственный союз с Германией во главе имел еще импонирующее значение, когда ныне сошедший со сцены железный канцлер и дирижировал так называемым «европейским концертом» и давал тон всей евроропейской политике.

Всего каких нибудь три-четыре года тому назад международные отношения держав представлялись в следующем виде: Австро-Венгрия властно хозяйничала во всех, почти, славянских землях; Германия требовала от членов союза все новых и новых вооружений, сама вооружалась, запугивая европейскую публику ужасами всеобщей резни, держала всю Европу в страхе и трепете, распоряжалась на европейских биржах, как у себя дома, и все были убеждены, что мир и спокойствие народов находятся исключительно в руках коалиции, или вернее в руках Бисмарка, но одному слову которого совершается все. Берлин был тогда центром, к которому тяготели все державы, за исключением России и Франции, которых считали совершенно изолированными. Такой престиж Германии создал ей человек железа и крови; гордый и надменный, он и сам был не на шутку уверен, что один только он держит в своих руках судьбы европейских, народов, и что немцы действительно могут никого не признавать, кроме Бога, специально немецкого Бога, разумеется, как он выразился в Рейхстаге в 1889 году. Было ли это так на самом деле, действительно ли тройственный союз один обеспечивал мирное развитие Европы? Действительно ли Германия представляла из себя такую несокрушимую физическую и нравственную силу, которая давала ей право гегемонии над всеми державами? —Едва ли. Значение тройственного союза, как гарантия мира, а также и величие Германии—были искусственно созданы и так же искусственно раздуты хитрым человеком, сумевшим внушить народам и государям убеждение, что без нею погибнет все и народы перережут друг друга. На самом деле ничего подобного не было.

Но вот прошло каких-нибудь три года, сам творец союза и всех этих страхов сошел со сцены; Австрия утратила добрых 90 процентов своего влияния на балканском полуострове, а Германия разом, и притом совершенно незаметно, утратила прежнее свое величие и командующее значение в делах международной политики, словом из генерала превратился в простого рядового, а центр тяжести переместился из Берлина в Петербургь, т. е. в столицу того Государства, которое все время стояло в стороне от всех коалиций, не принимало никакого участия в создании разных союзов, не присваивало себе командующей роли, но и не преклонялось ни перед чьей волей, а молча, в сознании своей силы и мощи, спокойно глядела на все, совершающееся вокруг.

Как все это случилось,— никто этим вопросом не задается; но это случилось. Сошедший со сцены честолюбец объяснит, пожалуй, эту перемену именно тем, что его отстранили от дел. Так думают и его многочисленные поклонники. Но это горькое заблуждение. Если бы дипломаты были в то же время, хоть немножко философы, то они бы знали, что в международных отношениях государств, как и в отношениях частных людей между собою—все зиждется и держится на началах чисто нравственных и на началах разумнологических. Все, что безнравственно, не логично и не справедливо — недолговечно, рано или поздно разрушится и раздавит своими обломками самих зиждителей.

Тройственный союз есть учреждение, искусственно созданное, без всякой органической связи между самими союзниками и без всякой надобности, так как самой цели, ради которой он был создан, т. е. для удержания России или Франции от нападения на кого-то—не существовало и не существует и теперь; хотя немцы и сейчас затянули опять ту же старую песню, об угрожающей европейскому миру опасности, но они в душе прекрасно сознают, что никакой опасности нет, а случилось только то, чего они не ожидали, и что должно было случиться. Они просто негодуют на то, что теперь уже нельзя будет морочить европейскую публику заявлениями, что европейский мир держиг в своих руках один только тройственный союз, представляющий из себя гарантию мира. Теперь уже появилась и другая гарантия — сближение России с Францией, к которым примкнули: Англия из коммерческого расчета и Турция из чувства самосохранения. Вот смысл кронштадтских и последующих событий; с этой точки зрения кронштадтский тост является историческим фактом, который повлечет за собой» весьма важные последствия, что покажет, вероятно, недалекое будущее...

Газета «Приазовский край» от 1 сентября 1891 г.