«La mosquée Notre-Dame de Paris» – это то же самое, что «Богородична џамија у Паризу». Сербы выпустили роман Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери» еще в 2006 году. Но в апреле 2009 года произойдет событие, которое давно ожидалось: «Мечеть Парижской Богоматери» будет издана во Франции. За это рискованное предприятие берется издательство «Татами», специализирующееся на выпуске рискованных книг. Что-то вроде нашего «Алгоритма», в котором Чудинова, кстати, тоже издается.

Ах, какой поднимется вой! Ах, как под дых толерастам…

Оценить грядущий мировоззренческий катаклизм в толерантной Франции поможет вот эта авторская аннотация.

«Евросоюз в одно прекрасное утро объявляет ислам государственной религией. Собор Парижской Богоматери превращается в кафедральную мечеть, как некогда это случилось со Св. Софией в Константинополе. «Старые» европейцы сосланы в гетто, их дочери растасканы по гаремам и публичным домам. Католическая церковь уходит в катакомбы, как во времена гонений на первых христиан. Лишь горстка подпольщиков еще ведет борьбу.

Покориться или сражаться, пусть и без надежды победить, — такой выбор стоит перед всеми, кто еще помнит о своих славных предках».

Грозное пророчество для Европы и всего «цивилизованного» мира… И трудно удержаться от того, чтобы не привести хотя бы кусочек свободной прозы из захватывающего романа Елены Чудиновой.

— Сколь бы иллюзорной ни казалась Вам моя цель, но она существует, она реальна, и, еще раз повторю, она имеет практическое свойство. Литургия должна быть. Покуда есть хоть один священник, хоть одна капля виноградного вина и хоть одна горсть пшеничной муки. Ради этого мы гибнем, ради этого идем на мучения. Но у вас, у всего Сопротивления, цели нет. Война не может быть целью, она может быть только средством. Но Вы не можете не понимать, что Европу уже не отвоюешь. Война, которую ведет Сопротивление, уже не одно десятилетие проиграна, проиграна полностью.
— Это правда, отец. Как видите, жестокие истины не заставляют меня рвать на себе волосы.
— У вас есть разветвленная конспиративная сеть, есть центры подготовки, есть каналы доставки боеприпасов. Есть, я так полагаю, банковские счета за пределами Еврабии, не за красивые глаза же китайцы поставляют солдатам Маки свою пиротехнику. Но цели, цели у Маки нет! Война ради войны, и только. И на ней гибнут сотни людей. Этот мальчишка сегодня рисковал своей юной жизнью ради того, чтобы стало меньше всего лишь одним мусульманским мерзавцем. Но в конце концов счета истощатся, истощатся запасы военных складов, убежища будут раскрыты, последний из вас будет казнен. Мусульмане победят окончательно.
— В конце концов виноградники вырубят, убежища будут раскрыты, последний Миссал будет уничтожен, последнего священника убьют. Мусульмане победят окончательно. — В глазах Софии словно плясал веселый черный огонек.
— А вот и ничего подобного! — Серые глаза священника смеялись в ответ. — Когда прекратится Литургия, наступит Скончание Дней. И не победят они, а полетят кувырком в пекло. Это вас по вашей логике они переживут, а нас по нашей — нет!
— Ух, какая бездна католической гордыни! Вы еще мне скажите, что в Польше служат не традиционную мессу, а православная Россия с Афоном вовсе не в счет!
— Я не дерзну говорить ничего подобного, и Вы это знаете. В наши довольно-таки последние времена каждый отвечает за себя. Я не в России и не в Польше. Я служу во Франции. И я должен служить так, словно только от моих молитв и зависит срок Скончания Дней. Конечно, тут есть элемент гордыни. Но нас учили превращать пороки в движущие механизмы благого деяния.
— Я понимаю. — Черные свечки в глазах погасли, лицо Софии сделалось каким-то неживым. — Этот мальчишка, Левек, скорей всего не доживет не только до моих лет, но даже и до Ваших. Но отец, а какой у него есть выбор? Жить мусульманином?
— Вспомнить, что он рожден христианином.
— Ну уж тут Вы хватили. Дорогой отец, да он рожден в каком-нибудь тридцатом году. О каком христианстве может идти речь? Вам ли не знать, что реформы Второго Ватикана выхолостили католицизм? Задолго до официального падения Рима, да и не пал бы Рим иначе. Вы сами служите Литургию только потому, что Ваши предки принадлежали к жизнеспособному меньшинству. Но разве это Ваша заслуга?
— Не моя, Вы правы. И все же я стою на том, что моя деятельность имеет цель, а Ваша — нет.
— Умереть не на коленях — разве это нельзя назвать целью?
— Не знаю, Софи. Простите меня, но я действительно не уверен.
Электронные часы показывали пятнадцать минут третьего, где-то снаружи подступало утро, весеннее, полное запахов клейкой распускающейся листвы. Трудно было поверить в это здесь, в мертвом механическом пространстве, лишенном времени года.
Контрабандные русские папиросы почти все перекочевали уже из своей картонки в обращенную пепельницей пластиковую баночку из-под кофе, где тихонько дотлевали, источая не самый приятный запах. Но последним двум еще не вышел срок превратиться в смятые окурки — София небрежно уронила пачку в свой глубокий карман.
— Это Вы должны простить меня, дорогой мой отец Лотар. Я ведь действительно благодарна Вам за то, что Вы копаетесь со мною вместе в пепле и лаве моего прошлого. Ну, а что касается практического смысла... Я ведь вправду ничего не делаю зря. Я чую что-то в воздухе. Что-то очень важное, что коснется в равной степени и меня и Вас, и макисаров и катакомбников. Быть может это и станет обретением цели, не знаю.