Громкое дело майора Евсюкова подвигло уже нескольких умных, одаренных публицистов заявить, что мы живем не просто в несовершенном, очень жестоком обществе, а в обществе лицемерном, не желающем знать о себе правды. Такому обществу, утверждают они, как воздух, необходимо кино о темных сторонах человеческой натуры. Долой сериалы о добрых, вежливых милиционерах! Вот «Груз-200» или «Все умрут, а я останусь» – это кино, которое предупредит и вооружит людей. Они будут знать, что в мире есть Зло.

Подозреваю, что способные, востребованные, очень занятые авторы редко включают телевизор. Там и без артхаусной некрофилии хватает «правды жизни». А ведь только год назад (или уже год назад – да что толку!) не менее талантливый Александр Минкин выступил с циклом статей о том, что телевизионная «правда жизни» провоцирует в обществе патологическую жестокость, способствует превращению нездоровых людей в маньяков, а телерейтинги (в том числе – программ о патологиях) составляются, исходя из мнения маргиналов.

Да, пресловутые фильмы о добрых и вежливых зачастую слабы, но если они и плохи, то не утверждением жизненной неправды, а ее неудачным утверждением. Нет ничего дурного в том, чтобы показывать, как должно быть. Главное, не фальшивить и отделаться, наконец, от нездоровой сосредоточенности на шутейно упрощенном вопросе о преступлении и наказании. А какой смысл в смаковании «правды» о нравственных и психических патологиях? Что значит «быть подготовленным» к тому, что на тебя наставят пистолет – особенно если речь идет не о вменяемом негодяе, имеющем своекорыстную цель и боящемся возмездия, а о безумце? От него либо удается увернуться, либо нет. И никому в такие моменты не приходит в голову философски осмыслять происходящее. Вы хотите сказать, господа, что общество не должно терзаться из-за случившегося, отдавая себе отчет в существовании патологий? Или наоборот, должно ужаснуться и приняться искать маньяков в себе? И то, и другое разумно, если в меру, – но на беду неощутимо граничит с человекопрезрительными заблуждениями, к коим склонны и мыслители, и самые бесхитростные люди. И эти заблуждения – цинизм примиряющийся и цинизм настороженный – подобно многим крайностям, сходятся. Так самый низменный масскульт очень похож на извращенный «элиткульт»: и то, и другое невозможно потреблять без долгой подсадки, ломающей сознание.

Боюсь, что утонченные публицисты, требующие теперь покончить с ханжеством, пересмотреть взгляды на зло и близко знакомить с ним обывателя, более неправы, чем люди не мудрствующие, но слишком глубоко принимающие к сердцу. Столкнувшись с выхлестами зла, немудрствующие тоже неразумно расходуют силы на гнев, тоску или страх, но не поддаются на провокацию, не загораются желанием опрометчивых перемен. Да, запутавшийся в своих комплексах пошляк, напившийся до чертей и в безумии убивающий всех подряд, – это зло. А мерзавец, в здравом уме убивающий одного человека из расчета, – лучше? А муж, посылающий жену на n+1 аборт? А благостные, высокого мнения о себе люди, превращающие все, к чему прикасаются, в липкую мерзость мелких жестокостей и подлостей? А само положение, когда государственные системы, призванные защищать и улучшать людей, калечат их и углубляют пороки, так что понятия «детский дом», «тюрьма» и «армия» возможно ставить на одну доску? По замечанию Михаила Булгакова, серийный убийца с виду – «обыкновенный плохой человек, каких миллионы». «Обыкновенные плохие люди» не убивают ближних десятками, но, в совокупности, злодейства, ими совершаемые, тысячекратно страшнее дел всех серийных убийц. Так что превращать одно патологическое преступление в «последнюю каплю» или «последнюю соломинку» – наивно и неразумно, как неразумно заводить речь о том, что искусство должно «готовить» людей ко встрече со зверем. Люди сами знают, что в них сидит зверь. И никакими «артхаусами» о маньяках, ниже об «обыкновенных плохих людях» их не сделаешь лучше или «защищеннее».

Патологические преступления могут подвигать определенную часть общества («власть») на давно необходимые меры. Вопрос в том, насколько плодотворны будут меры «по поводу», если их не удавалось провести без повода. Для остального же общества любое патологическое событие – просто соблазн. Иллюзия ползущей по миру трещины, что повергает в панику, возбуждает недоверие, уныние, цинизм. Подталкивает к сомнительным суждениям. Ни одно разумное дело, кроме тушения пожара, не начинается после удара набата. Даже врага лучше гнать не сгоряча, а после хладнокровной подготовки. А хладнокровия в борьбе со злом (не смирения пред ним!) и, как выразился Гоголь, прямой любви к Богу еще не видно ни в ком, пишущие господа и читатели газет. Не то беда, что люди не знают о зле, но то, что умнейшие из них путают смакование зла с противостоянием ему, а попытки утвердить добро хотя бы в художестве – нелепы и бессильны (потому, наверное, что умные и тонкие считают пошлым и беззубым говорить о добре). Если допустить догадку, что в вопиющем зле есть некий глубокий потусторонний умысел (не Промысел!), то он и состоит в том, чтобы разочаровать человека в ближних и в самом себе и смирить его с обычным, непатологическим злом.