Ответ на статью Льва Клейна «Царь недавно и встарь»

Всегда приятно, когда противник выходит на бой с открытым забралом. Обычно мои интернет-оппоненты скрываются под кличками «историк», «любопытный», «скептик» или в лучшем случае — за ничего не говорящими именами и инициалами. Тоже весьма интересная тенденция — чем либеральней человек, тем больше у его страха глаза. Чего боятся-то? Что когда-нибудь патриоты придут к власти и вспомнят о тебе, единственном и неповторимом? Полноте, господа, да это у вас мания величия. Никто о вас не вспомнит, а вы сами при первом же дуновении политического ветерка забьетесь по кухням — пережевывать свое «славное» прошлое.

Другое дело, когда нашелся человек, не побоявшийся подписаться под своим либерализмом. Лев Самуилович Клейн, «убежденный демократ и сторонник либеральных ценностей», «противник ксенофобов, антисемитов и гомофобов», господин с непростой и интересной биографией, сам отмотавший при Советской власти «от звонка до звонка» срок за мужеложество, написал по следам дискуссии о последнем фильме Павла Лунгина примечательную статью под названием «Царь недавно и встарь».

Примечательна эта статья вовсе не тем, что ее автор хвалит игру «самобытного Мамонова» и «бесподобного Янковского». В либеральной тусовке (и будем справедливы, в любой другой) хвалить своих и хаять чужих — общепринятый метод. Хотя за что там хвалить? Мамонов как всегда играл не своего героя, а себя, а когда-то действительно бесподобный Олег Янковский бродил по экрану молчаливой тенью, превратив свою роль в одну огромную затянувшуюся паузу. И лишь стадная привычка преклонения перед известным именем заставляет одну часть публики восхищенно закатывать глаза, тогда как другая смущенно молчит, чтя память любимого актера.

Коллаж Гоблина

Можно было бы сказать, что статья господина Клейна примечательна тем, что человек, занимающий определенное место в ученом сообществе как известный археолог и, отчасти, историк, путает город Полоцк, взятие которого, в соответствии со своими, отнюдь не художественными, целями, Лунгин перенес в фильме на 14 лет раньше, с городом Псковом. Но тут еще можно сделать скидку на опечатку.

Хотя и странно, что ученый, утверждающий, что ему издавна интересен именно этот период русской истории («В студенческие годы я не раз отвлекался от археологии на изучение истории России, эпохи Ивана Грозного» — пишет Лев Самуилович в своей статье), допускает такую ошибку. Видимо, автора 12 монографий и 400 научных работ поразила обычная профессиональная «болезнь» представителей его круга: главное говорить с апломбом, а попса все скушает. Зачем же еще себя утруждать вычиткой своих текстов и проверкой указанных в нем дат, названий и фактов?

Не один Клейн таков. Разве не повесили работники музея в зале, посвященном Ивану Грозному описание свадьбы времен царя Алексея Михайловича, утверждая, что это описание брака Ивана Грозного с одной из его бесчисленных жен? Разве не писали Зимин и Хорошкевич (тоже — великие историки!) в своей монографии «Россия времен Ивана Грозного», что в 1573 г. Иван Грозный казнил князя Михаила Воротынского, а в 1574 г. князь Михаил подписал Устав Сторожевой службы? Опечаточка, скажите? Да что же у этих великих историков опечатка на опечатке? И никто не замечает, не спорит…

Да и как с такими спорить? Вот профессор Игорь Яковлевич Фроянов, ученый от Бога, патриот России, развивающий именно русскую историческую науку, имел свою точку зрения, свою научную концепцию, — навалились всей своей немалой либеральной кучей и теперь господин Клейн может с удовлетворением упомянуть мимоходом в своей статье «низложенного декана исторического факультета Петербургского университета И.Я. Фроянова». Опять же метод не нов. Вспомним хотя бы Татищева и Ломоносова, которым приходилось полжизни отбиваться от своих научных противников, действовавших отнюдь ненаучными методами.

Но вернемся от великих русских ученых к нашему Льву Самуиловичу. Псков вместо Полоцка — да пустяки все это, дорогие читатели по сравнению с утверждениями того же Льва Самуиловича о том, что «до него (Ивана Грозного. — В.М.) основной слой феодалов составляли вотчинники — князья Рюриковичи, бояре… Иван, учредив опричнину, расправился с вотчинниками, отнял их владения и раздал своим опричникам мелкими участками… Результатом было значительное усиление единовластия государя (он мог вести завоевательные войны) и обогащение класса феодалов за счет потрясающего обнищания и вымирания русского крестьянства».

Ну и так далее, и в том же духе. Из высказываний маститого историка становится ясно, что он не только находится в плену классической марксистко-ленинской периодизации истории, видящей в ней лишь смену пяти формаций, но даже в ее рамках плохо себе представляет, что такое феодализм.

Феодализм отнюдь не определяется только наличием двух классов — эксплуататоров, владеющих землей, и эксплуатируемых, обрабатывающих эту землю. При феодализме существует еще такая штука, которая называется «феодальная лестница», состоящая из вассалов и сеньоров. Вассал приносит сеньору присягу верно служить, а сеньор дает вассалу в вечное владение землю с крестьянами, чтобы кормиться и вооружаться на доходы от нее. Такой надел земли и назывался феод. Причем каждый сеньор, в свою очередь, вассал более высокопоставленного сеньора. Но при этом клятва первого вассала действует только по отношению к своему непосредственному сеньору, а вот сеньору сеньора он ничем не обязан. Помните еще со школы: «вассал моего вассала — не мой вассал».

Однако господин Клейн в школе учился очень давно, и многое из школьного курса, видимо, просто забыл. Для него что вотчинник, владеющий землей «вечно», что помещик, получивший надел от царя только на время государственной службы — одно и то же: феодал. По его мнению, после того как царь раздал опричникам (и почему же именно опричникам? А до них и после них помещиков не было?) отнятые у вотчинников земли, произошло «значительное усиление единовластия государя… и обогащение класса феодалов» — то есть, помещиков.

И ведь нельзя сказать, что господин Клейн не знает, что помещики не феодалы уже хотя бы потому, что не владели землей вечно, не получили ее по наследству и не передавали своим детям, в отличии от настоящих феодалов! «Чем помещики отличались от вотчинников?» — вопрошает он. И тут же отвечает: «Тем, что они целиком зависели от государя, он их поместил на земли, он же мог их и сместить. И смещал не раз. Сыновьям доставалось не поместье отца, а иное, в зависимости от их службы государю».

Ну и какие же это феодалы, коль нет у них ни наследственного землевладения (феода), ни феодальной лестницы? Тогда уж, по логике Клейна, кулаки начала ХХ века больше феодалы, чем помещики века XVI — у кулаков было, по крайней мере, наследственное землевладение. Но пропитанный самым махровым марксистко-ленинским историческим материализмом Лев Самуилович продолжает гнуть свое: Иван Грозный руководил феодальным государством и все тут.

Зачем историку Клейну надо извращать исторические факты? А затем же, зачем режиссеру Лунгину — чтобы навязать потребителю собственного идеологического продукта свою концепцию о вечно «кровавой и ужасной» истории России, в которой одного тирана сменяет другой. А Иван Грозный, по мнению Клейна, хоть и «был привержен религии, истово молился, боялся Страшного Суда», но это не мешало ему периодически «вырезать церковные верхи» и потому он — «несомненный прототип Сталина», который тоже, конечно, «параноик и маньяк».

И страшно становится Клейну, потому что он, вместе с Лунгиным, прозревает в будущем России «опасность реального возрождения сталинского государства, с «Большим террором» и ГУЛАГом, потому что опьянение властью одних и истовое холопство других остаются в душах слишком многих соотечественников».

Вот что пугает, вот что двигает и Лунгиным, и Клейном, вот что заставляет их проговариваться о своих ночных кошмарах в фильмах и статьях.

Страшно им, что опять в России будет твердая власть, которая даст окорот столь любимым господином Клейном либерастам и столь любимым господином Лунгиным олигархам. А значит — плакали денежки и научные звания: прощай призы в Каннах, прощай гранты «на защиту демократических свобод», прощай шастанье по заграницам.

Страшно им от мысли о будущем, в котором русское национальное правительство будет заботиться не о бездарных и корыстных деятелях псевдонауки и псевдокультуры, не о гомосеках, лесбиянках, не о прибылях олигархов, а о России, о ее народе, о ее безопасности и могуществе. Что всю либеральную тусовку либо выкинут, как ненужный хлам, как ядовитые отходы за рубеж, либо просто отправят на ударные народные стройки — искупать вину перед Родиной.

Чтобы упрятать этот страх даже от самого себя, Лев Самуилович пытается словесными заклинаниями отвести от своей груди указующий перст судьбы и направить его на других, «истовых холопов и дурачье», как этот гуманист и демократ по всегдашней либеральной привычке называет «многих соотечественников». Этим заклинанием и заканчивает Клейн свою статью: ««Где мой народ?» — вопрошает царь, пригласивший подданных на кровавый пир. Лунгин на этом прерывает повествование, надеясь, что подданные не придут. «А мы здесь!» — с готовностью отвечают современные апологеты обоих тиранов. Дурачье! Они будут вздернуты на дыбу первыми...»

Не надейтесь. Первыми будете вы.

Автор - писатель, член Союза писателей России.