по себе должно остаться историко-культурным памятником эпохи, напоминающим пусть даже только о былых органических связях столицы с «отпавшими » окраинами.

Знаю, что не все довольны, излишним обилием в Москве таких имен, и, как географ, готов нести ответ за это «излишество» — от того, что был его инициатором, не уйдешь. Но и не раскаиваюсь — был период, когда географическое ори-ентированье имен оказалось буквально спасительным.

В начале 60-х годов комиссии пришлось придумывать замену сразу для восьмисот (!) одноименных названий, наводнивших разросшуюся Москву, и стараться, чтобы новые имена были взяты не с потолка или не высосаны из пальца, а несли в себе хоть какое-то смысловое оправдание. Именно географическая система их размещения оказалась тогда удобной и плодотворной. Удалось избежать чересполосицы случайно выдуманных имен. Принцип их распределения по направлениям топонимист М.В. Горбаневский остроумно сравнил с розой ветров в метеорологии.

Мы как бы продолжали развивать традиционную для Москвы схему наречений по дорогам — калужской, ярославской, владимирской, а вместе с тем создавали целостные ансамбли украинских и крымско-кавказских названий на юге, арктических на севере города, сибирских и дальневосточных на востоке, питерских и других прибалтийских — на северо-западе.

Исключения из этого правила оказались единичными. В «розу ветров» не включились только ранее возникшие названия типа Крымских, Ангарская улица, успевшая обрести имя на северо-западе, в Ховрине, еще до начала применения этого принципа; намеренно названные Литовский бульвар и Вильнюсская на юге (с учетом заслуг литовских архитекторов — соавторов Ясенева) и Мелиховская, по недоразумению заблудившаяся в Бибиреве, хотя ей место явно на юге.

По школе у Троице-Лыкова, в которой когда-то учились дети из Средней Азии, получил имя Туркменский проезд, в отличие от других среднеазиатских названий юго-востока сто