Монастыри и кладбища    251

Не забудем и о том, что их можно увидеть препарированными, как мышечное волокно, извлеченное из тела, выставленными напоказ, как безжизненный символ, как пустая окаменелая скорлупа вымершего моллюска, законсервированными в тени высотных зданий — такова, например, белая церковь Симеона Столпника на проспекте Калинина. Много говорят о пренебрежении, приведении в упадок, даже о разрушении церквей и монастырей, но по большей части в технически-архитектурном смысле. Гораздо существеннее лишение их свойственной им ауры, сферы неприкосновенности, осознанное уничтожение ореола благоговения вокруг храмов или безжалостное выставление их на поругание — но об этом, как правило, молчат. Не знаю, в чем тут дело, может быть, сами гости с Запада не понимают, как пагубно для церкви «обмирщение». О подлинной смерти церквей и монастырей говорит не столько внешнее разрушение, сколько обозначение, которое советские путеводители дали этим объектам, назвав их «памятниками архитектуры». Это крайняя степень профанации, более того — осквернения подобных мест.

Места магии и культа, истины, приходящей не от мира сего, нельзя так запросто взять и «перепрофилировать», они противятся навязанному им назначению. Купольный свод, на котором еще видны следы надписи краской «Господи, помилуй», возводили не для того, чтобы он накрывал склад запчастей. Апсида, когда-то скрывавшая помещение за иконостасом, устроена не для полок, а для чего-то другого и, на мой взгляд, более высокого.

Не везде осквернение священных для противника мест форсировалось так, как в церковной сфере. Особняки прежнего господствующего класса новой власти, по-видимому, легче было предоставить в распоряжение находящихся в Москве представителей иностранных государств, соблюдая тем самым приличия. Французский посол поселился в новорусском дворце купца Игумнова, западногерманский — в особняке на улице Воровского¹, американский в резиденции на Арбате... Во всем этом сохраняется такт и стиль.

Причины, по которым именно монастыри и церкви стали мишенью иконоборческого осквернения, известны: эти сооружения рассматривались как многовековая опора ненавистного режима, который ничем из своего богатства, своих знаний и привилегий не желал делиться с теми, кто поначалу, наверное, готов был удовольствоваться и частью, а в конечном итоге решил «стать всем». Не случайно монастыри — «оплоты мрачного средневековья» — после революции преобразовывались в очаги просвещения; не случайно женский Новодевичий монастырь превратился в Музей освобождения женщины. Однако подобные акции не только демонстрировали суверенное право обладателей монополии на истину, но и отражали некую слабость: тот, кто сознательно так унижает прежнего противника, по всей видимости, еще

¹ В 1994 г. возвращено историческое название — Поварская. — Прим. пер.