ных искусств, открытому в 1912 году, — о таком музее поэт и гадать не мог! А основателю музея профессору Цветаеву посвящен лишь барельеф с его профилем на памятной доске. Получилось, что в Москве теперь два пушкинских музея — один действительно посвященный поэту — на Пречистенке, да еще с филиалом — музеем-квартирой на Арбате, а другой — ничем не заслуживший его имени. Музей Пушкина — пойми, о котором речь!

Случались и другие поводы для внедрения литературных имен. Так, совсем не юбилейным откликом на известную фразу Сталина в ответе Лиле Брик с оценкой Маяковского как «лучшего, талантливейшего» было ускоренное присвоение его имени Гендрикову переулку Таганки, где он живал вместе с Бриками, и площади, где Мейерхольд ставил его «Клопа» и «Баню» в своем театре. Имя Гендри-ков, конечно, должно вернуться к переулку — не в Маяковском же жил Маяковский у Бриков! Имя площади позднее подкрепили станцией метро и памятником. Этот монумент, даже в небесспорной трактовке А.П. Кибальникова, куда достойнее увековечивает поэта, чем кличка площади. Правда, кто-то поспешил порадоваться, что имя Маяковского «заняло триумфальную площадь в советском искусстве». Но были и другие мнения. Солженицын в своем «Теленке, бодавшемся с дубом», упомянул, что Твардовский не был рад видеть статую Маяковского на одной оси с Пушкиным.

Возвращение площади имени Триумфальная вызвало немало протестов. Поэт Иван Савельев в «Правде» за 3 июня 1993 года упрямо клеймит «бесовское бессилье ликвидато-ров-реформаторов», а к Маяковскому обращается как к живому:

Тебя,

Поэта Революции,

Лишили площади твоей.