патии итальянских избирателей к коммунистам. Принесло ли это ожидавшиеся результаты, не расследовал. В достоинствах Гарибальди не сомневаюсь, и имя благозвучное. Но насколько оно чуждо русской речи! Слышал сам, как радовалась одна лифтерша, что получила квартиру «на Гарибаль-дях». Даже явно инородное тело русский язык способен не только вобрать в себя, не отторгнув, но и так переиначить, что не придумаешь, — ведь и из «шер ами» получились шаромыжники!

Таких примеров, к сожалению, уже и с улицами немало. Тоже своими ушами слышал, как старушка спрашивала дорогу к площади Румына Роллана, а дама искала набережную Марии Терезы. Самое тревожащее довелось услышать от одной тетушки, приехавшей из атомного города Обнинска. На вопрос: «Как жизнь? » — последовал не просто обычный ответ вроде «разве это жизнь», но и укор: «Стыдно улицу назвать, на которой живем, — Жульё Кури ». Сначала не поверил, а оказавшись в Обнинске, убедился — действительно интеллектуалы-атомщики решили воздать должное французскому коллеге и присвоили улице имя Жолио Кюри. Но разве же оно для адреса, для быта?

Искажение иноязычных имен бывают и кощунственные, и непристойные. Вслух не скажешь, во что превращают имя улицы Саляма Адиля. Неузнаваемо выворачивают фамилию Цюрупы. Финскую фамилию Куусинена переделывают в Укусинена.

Комизм и неуместность нашего усердия внедрять имена зарубежных деятелей в московское именословие хорошо показал поэт В. Дагуров. Под имя Вальтера Ульбрихта у нас в 1973 году зарезали популярнейшую Новопесчаную, хотя ее новостройки считались в свое время чуть ли не символом обновления Москвы. Поэт объездил Восточную Германию и был удивлен: даже в ГДР он не обнаружил ни одной улицы Ульбрихта. А нам и тут надо было быть «впереди планеты всей»? В 1990 году имя Новопесчаной вернулось.