После кончины мастера и похорон в Саранске, куда московские повелители искусства поторопились выпроводить и прах умершего, и остатки его наследия, а главную часть коллекции сумели вопреки его завещанию забрать в Саранск из Русского музея Ленинграда, Эрьзя не был более «опасен», а в Мордовии торжественно погребен как национальная гордость. На его могиле поставлен памятник, созданный по обещанию самим Конёнковым. Столетие Эрьзи в 1976 году было отпраздновано и в Саранске, где открыли его персональный музей, и в Москве — тут повторили и выставку.

Но, увы, 2-ю Песчаную еще в 1965 году переименовали в честь... румынского партийного лидера Георгиу-Дежа. Жители уже грустно шутили, что приходится жить «На Геор-гиу-Где-же». Попытки создать в бывшей мастерской музей пока тщетны, но уже появились активисты, предлагавшие заменить «Дежа» на Эрьзю.

Кому, как не мне, начинавшему в 1953 году «эрьзифика-цию» Москвы, было ратовать за это первому? Но перевесило сомнение. Эрзя — самоназвание части мордовского народа, избранное Степаном Нефёдовым в качестве псевдонима, — это звучало не менее гордо, чем у Анатоля Франсуа Тибо, избравшего псевдонимом имя всей Франции, почему и получился Анатоль Франс. По нешибкой грамотности Степан Нефёдов вставил в имя своего народа еще и мягкий знак, как ему слышалось, ЭрЬзя, и произносил это с отчетливым ударением на первом слоге.

После чьей-то каламбурной шутки в книге отзывов на одновременной с Эрьзей выставке картин президента Академии художеств Александра Герасимова («После Эрьзя вас смотреть нельзя ») по Москве широко распространилось раздражавшее Эрьзю ударение на втором слоге, продиктованное в этом каламбуре рифмой.

Вот и задумаешься. Улица Эрьзи с традиционным, хотя и ошибочным мягким знаком обречена на перевирание ударения. Добавлять «Степана» или «Скульптора» громоздко. Апритя-