













|
|
|
|
|
|
Карл Шлёгель
Постигая Москву
стр. 18
Начнем с поверхности 19
Уильямом Моррисом и «искусствами и ремеслами» — и лозунгом 1930-х гг., гласившим, что жизнь должна стать прекрасней.
Сталинская архитектура поживилась всем, включая и то, что она вытесняла или устраняла, — орнаментикой модерна, палладианцами Петербургской академии, смелостью конструктивистов и их большевизмом вкупе с американизмом. И конечно же, она извлекла выгоду из власти над страной, охватывавшей многочисленные нации и племена и нуждавшейся в новом стиле, из бесконтрольной власти над людьми, которые должны были превратиться в точки, из превосходства сталинизма как государственного предприятия и хозяина всей земли в стране, который мог обустроить город как целое, к тому же на десятилетия вперед, для будущих поколений. Кто осмелится утверждать, что сильная рука не чувствуется давно повсюду в государстве! Гигантские магистрали, автострады, проложенные по городу, широкие проспекты вместо тенистых бульваров, башенные постройки (но все-таки не небоскребы) с украшениями куда ни глянь. Кто осмелится утверждать, что они не выдержали проверку временем, — откуда взялась бы привлекательность нынешней Москвы, не будь этих «пряничных домиков», которые так часто высмеивают и перед которыми приезжий останавливается в растерянности? Именно постройки этого периода — 1930-х и 1940-х гг. — и по сей день определяют ее лицо, а не отдельные эксперименты 1920-х — начала 1930-х гг., там и сям вкрапленные в картину города, но так и не сумевшие выйти из тени следующего поколения. Сталинские сооружения невозможно отделить от облика города; все, что появлялось позже, приходилось подчинять им в перспективе. К ним как-то приспособились даже импортированная архитектура и позаимствованные фасады, например гостиниц «Международная» или «Космос». В тени сталинских «соборов» трудно развить собственный стиль, остается разве что без всяких амбиций штамповать бросовый товар, который в сотнях тысяч экземпляров можно встретить в «спальных» городах Подмосковья.
(Конечно, дебаты о «внутренней связи» между эстетикой фашизма и сталинизма на слуху у приезжего. Но поначалу он откладывает эту мысль в сторону как неисторичную. А что, если провести линию, которая реконструировала бы реальную генеалогию, включая в нее и Татлина, и Ивана Жолтовского из Петербургской академии? В пользу этого говорит исторически давным-давно известная ассоциация.)
|
|
| |
|
|
|
|
 |
|

 






|