Казаков    93

Усадьба Разумовского. Арх. М. Ф. Казаков, 1790-1793

отчуждения. Грабарь как-то заметил, что русский классицизм — это типично русский стиль. С такой точкой зрения, пожалуй, можно согласиться, особенно когда видишь, в какой форме, отчуждаясь, дробясь, порой приходя в упадок, он остается жив во все эпохи. То, что в самом элегантном фасаде можно рассмотреть нечто сильное и соразмерное, а иногда и традиционно провинциальное, располагает меня в пользу тезиса Грабаря.

Если устанавливать линейную зависимость между классицизмом и революционной буржуазией, а позже между ампиром и бонапартизмом, мало чего удастся достичь. Те, кто строился здесь во второй половине XVIII и первой трети XIX вв., представляли не буржуазию, а аристократию, достаточно часто усваивавшую уже повадки рантье и знавшую что-то о земле, крестьянах и телегах только понаслышке или благодаря аукционной площадке. Но гений трудящихся людей косвенным образом находит путь в дома имущих, пусть даже не столь непосредственно, как объясняют нам «музеи творчества крепостных». Сравнения большей частью неуместны, ибо идеи Союза благоденствия и лозунги 1789 г. обдумывались и формулировались здесь не в клубах, а в салонах высшего общества.

Даже в таких фигурах, как Петр Кропоткин и Михаил Бакунин, есть что-то от великой природы их страны и жизни помещичьих усадеб. Тот, кто по-иному, да еще столь радикально, думает о мире, должен был измерить собственными шагами пространство, лежащее между блеском паркетных полов, залами в сиянии люстр, библиотеками — и грязными лачугами. Тот, кто в такой степени мыслит мир как «собственный», никому не подчиненный, должен был в практической жизни накопить опыт неподчинения никому и ничему. Великая идея анархии имела своей предпосылкой не застойный воздух нигилисти