154    Постигая Москву

левизионных картинок. В его сознании Кремль и Красная площадь ассоциируются с прохождением грохочущих танков, с пролетающими над брусчаткой изящными и грозными самолетами, с неизменно серьезными лицами вождей в меховых шапках или шляпах, стоящих на трибуне Мавзолея. Но с этими образами непросто расстаться, пока нет новых.

Я не в силах бороться против впечатления, которое производит на меня картина Герасимова «Сталин и Ворошилов в Кремле». На ней зубцы стены уходят в бесконечность, а город — где-то далеко-далеко. Да, конечно, это замок в городе, и лишь издали доносится до него городской шум.

Сцена оказалась мне ближе, когда я посмотрел «Бориса Годунова» в натуралистически-пышной постановке Большого театра 1948 г. (здесь, в стране не столь быстро меняющейся конъюнктуры, такое бывает!). А почему? Потому что добавился звук. Оказывается, Кремль со своими церквами и колокольней, возвышающейся над округой, с треснувшим колоколом у подножья башни и без колокольного звона — не Кремль. Как же это звучало, как должно было звучать: тяжело падающие удары больших колоколов, раскатистые, гремящие, перезвон бесчисленных малых колоколов и колокольчиков с разными тональностями, и все это сливается в неуправляемый ритм, в сумятицу звуков и диссонансов, совершенно несравнимую с языком наших колоколен. Мусоргский и Равель донесли до нас представление о ней, правда в «одомашненном» и «окультуренном» виде. Поскольку Беньямин замечал, что молчание колоколов настраивает его на радостный лад или, во всяком случае, избавляет от печали, в которую его ввергали наши воскресные колокола, полагаю, что уже в 1927 г. у него больше не было возможности услышать, как гудит воздух.

От того гула остался только сигнал, подаваемый колоколом Спасской башни: он транслируется на весь Советский Союз в полночь и ранним утром, затем следует государственный гимн (раньше был «Интернационал»).

Говорят, Ленинград прекрасен, но жить там не хочется. Можно сказать также, что и Кремль прекрасен — но не волнует. Есть ли связь между музейным комплексом, каким мне кажется Кремль, и по-музейному законсервированным Петербургом? У меня впечатление, что «музеефикация» Кремля так же мало идет ему на пользу, как и провинциализация — бывшей столице. Кремль представляется чисто историческим, хотя, конечно, импозантным фасадом, а жизнь протекает в другом месте. Решения принимаются не тут, а в здании ЦК на Старой площади, в министерствах, в новых высотных зданиях различных трестов, банков, институтов с золотыми буквами на черных табличках у входных дверей, вокруг которых кипит деловая суета и борьба за место для парковки, за окнами административных многоэтажек, зимним вечером сияющих ярким неоновым светом вокруг Смоленской и Октябрьской площадей, вдоль Садового кольца.