166    Постигая Москву

себе, к точке концентрации образов и впечатлений, в стремление как-то организовать непостижимое.

В такие мгновения ощущаются также несбыточность и иллюзорность желания быть не более чем простой призмой, преломляющей увиденное, без недостатков «чужести», без слабостей и преимуществ того, кто стоит между фронтами, того, кто хочет находиться по ту сторону добра и зла, апологии и осуждения, дистанцирования и вовлеченности. Близкий, слишком близкий взгляд дезорганизует растр, принесенный с собой приезжим, и привычная присказка, что в дальних странствиях набираются ума, только на такой основе имеет смысл. Конечно, такое «обретение ума» может означать и всё, и ничего. Оно может означать приобретение опыта, который конкретно подтверждает и развивает прежние воззрения, а может означать и то, что взгляд преломляется и впечатления кажутся слишком далеко ведущими, чтобы приезжий мог без усилий согласовать их с привезенными с собой тезисами и гипотезами.

Во впечатлениях есть нечто такое, что позволяет им взаимно опровергать друг друга. Те, кто пытается обобщить их, подвергаются опасности завязнуть в сереньком «как... так и» и капитулировать перед проблемой «двух правд». Я мог бы привести сколь угодно много примеров того, как обе правды идут рука об руку.

Работа в Библиотеке им. Ленина — урок теснейшего сосуществования гумбольдтовских этики и манер с самой мелочной цензурой. Мне симпатичен облик ученых, сидящих за письменными столами в читальном зале № 1. Такие лица у нас можно в лучшем случае встретить в книгах по истории науки XIX в. Почти все в костюмах с галстуками, в очках, каких у нас днем с огнем не сыщешь, иногда с бородкой, которая у нас давно вышла из моды. Можно увидеть и фигуры, обычные для интеллигенции Восточного побережья США, — черты интеллектуального аристократизма и осанку, выдающую увлечение бейсболом и парусным спортом. А вот человек лет семидесяти, с окладистой седой бородой, как у древнерусских старцев; он полностью погрузился в рукописи и книги, которые штабелем нагромоздил перед собой, и даже не замечает, как непроизвольно кашляет в ответ на кашель в зале.

Абсолютная сосредоточенность царит под конусами света, льющегося от настольных ламп с зелеными абажурами. Читальный зал чем-то напоминает скриптории средневековых монастырей, когда их Шуко и Гельфрейхи не были приверженцами Art deco. Даже в отсутствии кондиционеров (из-за чего окна приходится открывать каждые полчаса) есть некоторое очарование эпохи, предшествовавшей модерну. Здесь снова учишься делать выписки, поскольку фотокопирование не так общедоступно и удобно, как дома, не говоря уже о том, что не всё можно копировать.