Консерватория_177

Репетиция оркестра в Большом зале Консерватории

проходящей через вестибюль мимо очереди у кассы (ожидающие обнажают головы), проносят гроб, обшитый красной тканью и покрытый цветами. Его несут на плечах шестеро мужчин, профессорам, непривычным к переноске тяжестей, явно приходится нелегко. Сейчас покойного еще можно увидеть в профиль. Далее следуют студенты Консерватории с красной крышкой гроба, потом снова венки. К процессии присоединились все — не только коллеги и ученики, но и гардеробщицы, наша кассирша, капельдинерши. Некоторые плачут. Покойный покидает свое место работы, средоточие своей жизни. С ним прощаются. После того как приглашенные на похороны сели в автобусы, чтобы ехать на кладбище, и погрузили в них венки, шторка на окошечке кассы снова поднимается. Кассирша неприветливым тоном сообщает, что билетов на «Реквием» еще достаточно.

Ужас смерти как будто немного отступает там, где покойный может быть уверен в сочувствии окружающих, а публичное выражение горя не стало чем-то вроде рекламы. И тот, кто уходит из Консерватории, оказывается причастным к ауре этого института московской и российской культурной жизни.

Ауру нельзя создать искусственно — или она есть, или ее нет. В Московской консерватории, несомненно, присутствует аура чистой, исторически сложившейся музыкальной культуры.

К такого рода культуре относятся, вероятно, не только специфические нюансы звучания оркестра, но и помещение, гарантирующее определенный стандарт, отступать от которого нельзя. В Европе, разрушенной войнами и