Музеи как дверь в историю    195

венчания жил в соседнем доме (только что отремонтированном), а, например, мастерскую художника Михаила Нестерова в ближайшем поперечном переулке (Сивцев Вражек, 43). Или немного подальше, в Вахтанговском переулке, почти рядом с театром — дом композитора Скрябина (№ 11). Здесь тоже ремонт. Не случайно интеллигенция этого района почти одновременно, независимо друг от друга и все же под влиянием общего опыта, не только развивала сходные мысли, но и, по всей видимости, ощущая разделенность искусств, стремилась перешагнуть разделительные линии, мешавшие целостности искусства.

Было бы ошибкой утверждать, что в уцелевших переулках еще слышны стихи Белого или фортепианные пьесы Скрябина, и все-таки они звучали именно здесь. Прямые следы обнаруживаются в букинистических магазинах, по обеим сторонам Арбата и — сильно «остывшие» из-за бестолкового увлечения шикарной сервировкой — в ресторане «Прага», чью основу, многократно перестраивавшуюся, как-никак возвел в 1902 г. в роскошном стиле модерн Кекушев. Но здесь все-таки хотя бы на краткие мгновения чувствуются остатки буржуазной атмосферы.

Итак, вот долгой речи краткий смысл: соединение подобных имен — Скрябина, Вахтангова, Мейерхольда, Весниных, Кекушева, Нестерова, Луначарского, «аргонавтов» — на теснейшем пространстве дает представление, каков был луч, сфокусировавшийся на Арбате, прежде чем он угас.

Чтобы отыскать следы мифов, стоит посетить театры, не те, которые особенно высоко ценятся сегодня, а средние, например театр им. Вахтангова на Арбате, ибо они живут консервированием мифа. Но и здесь он не остался совершенно невредимым со времен великой постановки «Турандот» в Мансуровском переулке и в студии МХАТ. В программке написано «постановка Евгения Вахтангова (1922)» и в то же время отмечено «в новой редакции 20 апреля 1963 г.». Если сравнивать только сценические фотографии 1922 г. и наших дней, разница вроде бы не слишком велика. Маски Турандот, Адельмы, Зелимы, Тимура, Калафа, Панталоне, Труффальдино и Бригеллы, но прежде всего мудрецов Дивана, остались на удивление вахтанговскими, такими, какими их видели посетители берлинских театров в 1920-е гг. Музыка, как мне сказали, тоже осталась старым «саундом», в некотором роде гротескным звуком, извлекавшимся из обернутых фольгой расчесок, — от «шелковистого» тона до «потертого». Правда, комедия Гоцци, неуклонно ведя главные линии на протяжении трех актов и шести картин, дает большой простор для импровизации. Капустники, актуальные и злободневные намеки, пользующиеся, как правило, большим успехом, вызывая смех публики, особенно когда исходят из уст Арлекинов, не разрывают основную линию. Несмотря на такие вставные номера, сказка о капризно-злобной и все-таки в конце концов побежденной китайской принцессе остается прежней. А вот что касается «микроэлемен-