













|
|
|
|
|
|
Карл Шлёгель
Постигая Москву
стр. 245
Об иллюстрации
Речь идет не о фиксации необычайного, сверхамбициозного. Не о заигрывании с чем-то оригинальным или насмешке с элитарных позиций над теми, кто привык к картинкам в иллюстрированных журналах или проспектах туристических бюро.
Картинка имеет собственную ценность в сравнении с текстом — если она должна давать доказательства, каких не дает текст, значит, текст слаб. Картинка — своего рода опора для читающего, закладка и пометка, исходный пункт, от которого отталкивается воображение. Иллюстрации чужд и педагогический указующий перст: вот это ты должен увидеть, а если не увидишь, значит, не видел ничего. Картинки непринужденно вписываются в текст — большой фрагмент, в первую очередь передающий лишь то, что вижу я (и, может быть, другие).
Картинки должны улавливать, фиксировать то, что ты воспринимаешь, но по большей части отмечаешь в подсознании, вытесняешь туда, чтобы иметь достаточно сил для общей перспективы, для самого существенного со своей точкой схода в конце. Картинки регистрируют случайное, то, что изо дня в день пробегает рядом. Наше зрение — это в действительности чтение на широком пространстве, но в знакомом и близком контексте мы не читаем каждое предложение по слогам и буквам, а воспринимаем его сразу, как целое. Часто, однако, целое становится заметным только сквозь призму какого-то отдельного момента, например звучания слога или витиеватости речевого оборота. Мы окружены знаками, мы не можем жить и ориентироваться без них, хотя они и не существуют для нас как самостоятельные шифры — все эти театральные афиши с красными буквами, извещающие о новом спектакле; таблички на трамвайных и автобусных остановках; указатели, вывески предприятий бытового обслуживания и магазинов: «Ателье», «Универмаг», «Мороженое», «Табак», «Подарки»; мемориальные доски с рельефами, датами рождения и смерти; черные таблички с золотыми буквами у входов в учреждения и т. д. Случайное перестает быть случайным, как только пешеход останавливается, и он замирает, он настораживается. При этом я исхожу из того, что в принципе любая деталь, если она исторична, связана со своим временем, порождена им, является действительным документом, разборчивой буквой или даже слогом из большого текста, называемого историей. У каждого времени свой собственный почерк, своя собственная позиция, свой способ прятать себя или выставлять напоказ. Как известно, чтение старых текстов помогает проникнуться духом времени, в известном смысле вступить с ним в доверительные отношения. Детали даны нам, это каменные, мраморные или стальные напластования в истории города. Текст написан. Мы не можем ни
|
|
| |
|
|
|
|
 |
|

 






|